из устрехта поехали в амстердам водою трехшоутом
в амстердам приехали из амстердама поехали к Москве на га-ланский город Свол морем а дали от персоны по ефимку приехали в Свол на другой день и ночевали
из Свола поехали на брек наняли телегу дали 86 ефимков от персоны по 11 ефимков а ехали шесть дней первой город от Сво-ла Ланген второй Клопенборт третей Вилдес Лаузен
в бремен приехали генваря 12 дня Бремен город великой цесарской из Бремена поехали в 13 день телегу до города Алтезбурх дали от 9 персон по 5 ефимков ехали 6 часов в Каестерзавен переехали 3 мили заплатили по 5: ефимков за девять персов наняли телегу на четыре мили заплатили по 6 ефимков в городе Алсту оттоле наняли лодку дали по 2 ефимка приехали генваря 16 дня
от Гамбурха поехали в 21: день наняли телегу до Берлина дали 56 афирков (монртэ? — Н. М.) а ехали 7 дней первой город от Гамбурга Брэндов другой Бинен в Берлин приехали в 29 день генваря город великой столица курфирста бранденбурска. у курфирста были на дворе и ходили во всех ево палатах были и дочь ево видели девицу и сына ево девяти лет говорит латинским немецким и французским языком
первая полата курфирстова обита шпалерами другая шпалерами ж третия бархатом четвертая кружевами золотыми покоевы ево палат убраны писмами изрядными еще полата в которой стоит поставец один с хрустальными сосудами другой с стеклянными судами четвертой с алмазы еще полата стоит персона из воску сделана так жива что неподобно верить что человек работал сидит в креслах что ближе смотришь то больше кажет себя дива
У курфюрстовой жены первая полата шпалерами в другой по-лате все убранье серебряное паникадила три великие пять зеркал великих серебряных шкаф великой серебряной чеканной кресла серебряные шендалы стены серебряные
И как пришли в полату сидели тут девицы играли с ковалерами тавлеи (в шахматы. — Н. М.) и мячем и с той полаты шли в спалну курфирстовой жене при нас не сидела ходила с нами стоял турче-нин изрядной молодец еще при ней три девицы
постеля ее поставлена около поставца зеркалы в стенах зделаны
У него ж были и на дворе потешном где всякие звери тут же два зубра превеликие один зело велик и так злобен на человека и в конюшнях ево были
Из Берлина поехали февраля 1 числа наняли телегу до Гданьска дали 40 червонных а ехали двенадцать дней первой город Нейшат 6 миль от Берлина
в 13 день приехали в Гданьск город великой изрядной на самом море дает некоторую дань королю полскому а живут поляки немцы фортеция зело изрядная и раскат превеликия зело крепки
Мосты ворота городские все разные нигде таких не видал
во Гданьске же были во оружейных полатах с той пушки и мортиры ядра и порох все пушечные инструменты
тут же мужики зделаны каких лат как войдешь в полату то встанет сам и шляпу поднимает и машет
поехали февраля 15: дня наняли две коляски дали 35 абфирков а ехали четыре дни переехали реку Вислу от Гданьска четыре мили обедали в городе Елблюк девять миль от Гданьска город великой
в Кролевец приехали февраля в 17: день город великой курфистра бранденбурского народ немецкой и полской а город на море
ис Кролевца поехали февраля 20 го дня наняли две коляски дали сто ефимков ехали 10 дней
от Маня ехали четыре мили и поехали курляндского князя землею зело самой нужной (трудный. — Н. М.) проезд и народ самой хуже наших крестьян
февраля 27 дня приехали в Нитов поутру столица князя Курляндского а город неболшой и строение худое того ж числа приехали в Ригу
конец совершен
изволте охотники читать а неученые слушать
Бояре висячие
К музейным запасникам надо привыкнуть. Сероватый полумрак Густой, настоянный на старой масляной краске, всегда будто зябкий воздух, нехотя разгорающиеся подслеповатые кружки ламп, еле отличимый (а может, он только кажется?) налет мягкой пыли. И картины — на полу в штабелях, прикрытые гремящими пересохшими полотнищами бумаги, на тесно составленных, затянутых сеткой стойках — без рам, без временного порядка, даже без названий. Подклеенный к подрамнику ярлычок с инвентарным номером и где-то у штабеля или на стойке пожелтевший, разлохматившийся листок с торопливыми пометками: такой-то номер, такой-то автор, название. Никакой экспозиции, никакой торжественности и… ни с чем не сравнимое чувство первооткрывателя. Будто ты и на самом деле первый, будто именно ты сумеешь увидеть то, чего не заметили другие. А впрочем, разве так не случалось?
…О картине не было известно ничего: она не имела ни художника, ни названия. То есть они, конечно, были когда-то, но живописец не оставил своего имени на холсте, и оно забылось, а сюжет стал определяться условно. Пожилой мужчина с гривой седых, падающих на плечи волос, с растрепанной бородой, в остроконечной короне и с трезубцем в правой руке. Конечно, не портрет. Скорее, изображение мифологического существа — бога морей Нептуна, как его называли римляне, или Посейдона — имя, которое он носил у греков. Это ему полагалось иметь длинные седые волосы, олицетворявшие потоки воды, корону в знак власти над всеми морскими стихиями и трезубец, способный в мгновение ока воцарять тишину на океанах или вызывать бурю. «Нептун» — так и был назван холст, хранящийся в запаснике Третьяковской галереи.
Третьяковка небогата живописью петровских лет. Сам П. М. Третьяков заинтересовался историей поздно да и специальными розысками не занимался. Все остальное пришло после революции путем случайных закупок. Другое дело — Русский музей, с самого начала рассчитанный на полноту исторического обзора, пополнявшийся из неисчерпаемых фондов императорских дворцов.
Наверное, поэтому москвичи неохотно обращались к петровской теме: не ездить же за материалом в другой город, когда своего, пусть иного, хоть отбавляй. Но мне постоянно приходилось работать в Ленинграде. Впечатления от живописи начала XVIII века были слишком свежи и ярки. Московский «Нептун» явно напоминал тех грубоватых, сильных людей с крупными лицами, могучими руками и упорным взглядом недоверчивых глаз, чьи портреты висели в Петровской галерее Зимнего дворца, встречались в залах Русского музея — современников Петра.
Скупые солнечные лучи сквозь переплетенные хитроумными решетками рамы церковных окон, теснота старого придела, путающиеся под ногами ступеньки — там был вход, там амвон, там иконостас. Что делать, Третьяковская галерея и поныне держит свои картины и скульптуры в бывшей церкви. И среди того разнобоя картин, больших, маленьких, огромных, таких разных по времени, «почеркам» художников, сюжетам — лицо жесткое, сильное, почти суровое прошедшего большую часть своей жизни человека. Раз за разом приходя в запасник, встречаясь с неприветливым взглядом человека в маскарадной короне, думалось: кем же мог быть этот бог морей? Нептуном увлекались в петровское время. Самый холст, особенности письма, примитивная еще его манера, очень общо намеченная одежда говорили о тех же годах. И, наверно, эти мысли так и остались мыслями между прочим, если бы однажды в архиве мне не попала на глаза опись имущества дворца в Преображенском — того самого, в котором жил Петр.
От царских подмосковных, тем более XVII века, дошло до наших дней слишком мало. Еще можно силой воображения воскресить дворец в Измайлове: как-никак, сохранились его изображения на гравюрах тех лет и продолжают стоять сегодня памятью о нем ворота ограды, мост, собор, хоть и встроенный в нелепые унылые крылья николаевских казарменных богаделен. Можно представить себе дворец в Коломенском на берегу широко развернувшейся реки, между остатками палат, стен, старого огорода и стремительно взметнувшейся ввысь свечки храма Вознесения — ведь существует же его превосходно выполненная и так часто воспроизводившаяся модель. А Преображенское — какие в нем найдешь ориентиры петровского времени?
Корпуса завода «Изолит», прозрачные павильоны метро, нестихающая суетня трамваев, сплошная, до горизонта, панорама высоких белесоватых, перепутанных паутиной балконов жилых домов. Правда, еще кое-где встретишь и рубленый дом с резными подзорами на покачнувшемся крыльце. Есть и речонка в заросших лебедой берегах. Но как и где поместить здесь петровский дворец?