- Знаю я, отче, эту сказку. Потому и пришёл к тебе. Великий Князь Московский Василий Васильевич поручил мне наладить обжиг кирпича на Руси - Матушке. И зело благодарен тебе будет, ежели ты пособишь мне в том деле. А уж я... Точно деньгой не обижу. От той печи осталось что?
- Осталось, кое что, но мы мигом всё поставим взад. И кирпич есть, и глины копаной и тертой там на много лет.
- Согласен управлять хозяйством моим? Я усадьбу ставить буду здесь.
- Спрашиваешь!
- Тогда завтра поедешь в Москву. В кремле найдёшь приказчика мово, Феофана. Там мой двор у восточных ворот строится. Ежели в Кремле не будет, под Новгородским мостом его сыщешь. Ведуна спросишь.
- Так... Это... Знаю я его. Да и кто его не знает, Фофана то? Ещё батянька мой лечил у него стыдную болячку.
Я удивился. По виду Феофану годков семьдесят всего.
- А давно папаня твой преставился?
- Так лет сорок как.
- Понятно, - задумчиво протянул я.
Есть о чём попытать "ведуна" ... Ох есть ... Плачет по нему костёр инквизиции.
* * *
До Переяславля - Рязанского, который сейчас назывался Рязанью, добрались без приключений за пятеро суток. Ехали быстро. Дорога была хоть и похуже, чем из Москвы на Тверь, но по нынешним меркам - бриллиант. Правда, ближе к Оке дорога становилась жиже.
Лето заканчивалось. Убирали хлеба. Рязань завиднелась издалека. На правом высоком берегу Оки стояла деревянная городская стена с белеными въездными воротами. Подъехав ближе, я увидел толпу встречающих.
По простоте душевной я не придал значения, что для столицы княжества приезд нового Великого Князя, - это событие историческое. Об этом напишут в учебниках и летописях. И я вдруг представил абзац из учебника истории за пятый класс, где будет написано: "Лета ****, такого-то дня, в столицу Рязанского Княжества со стороны деревни Шмаровки вошел молодой человек в жёлтых штиблетах. Носков под штиблетами не было".
Эта картинка так чётко встала перед глазами, что я, резко натянув поводья, чуть не перелетел через голову лошади.
- Гриня! - Крикнул я. - Спешиваемся и приводим себя в порядок. Морды, руки умойте, но сначала пыль всю выбейте из одежды, и с сапог, а то, только грязь развезёте...
- Не впервой, - крикнул Гриня, который сейчас у меня был сотником личной княжеской дружины. Всех дружинников передал мне мой отец да и я нанял нужное количество до полноценной сотни.
Прибирались около получаса. На одежде и сапогах пыли было не меньше, чем с палец. Вот бы я такой нарисовался под радостные крики встречающих!
Тронулись не спеша, не поднимая пыли. Уже на подъезде к воротам я услышал звуки гуделок, сопелок и каких-то иных музыкальных инструментов. Проехав ворота, мы попали на площадь, где стояла толпа голосящего здравницы народа, впереди которой стояла знать с хлебом-солью. Из толпы вышел крупный мужик, в котором я узнал Рязанского Воеводу.
- Добро пожаловать в стольный град Переяславль-Рязанский, Князь Михаил Фёдорович.
- Спаси Бог, Федор Иванович, - поблагодарил я, перекрестившись на икону богородицы, возвышавшуюся над воротами, и обратился к народу.
- Спаси Бог и Вас, жители славного города Рязани. Благодарствую за приём и слова добрые. Беру на стол Удел Рязанский по договоренности с Великим Князем Иваном Фёдоровичем, и обязуюсь, не жалея живота своего, беречь Рязань и Русь от ворога лютого.
Я поклонился в пояс, принял хлеб соль, ущипнул его, положив кус в рот, и передал хлеб Гриньке.
- Пройди, Михаил Фёдорович, в палаты княжеские, - сказал первый воевода и показал рукой направление.
В толпе слышались пересуды баб: "Дявись, маладый який", "Лепай", "Сурьёзнай". Мужская часть населения молчала, и с суровыми лицами теребила бороды. Не по нраву я им пришёлся, надо полагать.
Шли не долго. Каменный княжий терем, окружённый деревянными постройками, стоял слева на взгорке.
- Вот я и дома, - сказал я себе, поднимаясь по широкой каменной лестнице, через коридор склонившейся в пояс челяди.
- Умываться! - Крикнул я, скидывая сапоги, и проходя в покои, ступая по чистому полу босыми, грязными ногами.
- Баня готова, Михаил Фёдорович, - услышал я голос сзади.
- Кто ты? Доложись, - сказал я обернувшись.
- Ключник я. Федот Кузьмич, - на меня смотрел мужик, лет пятидесяти, широколицый, с крепкими скулами, окладистой бородой и густыми бровями. Взгляд у него был колючий.
- Федот Кузьмич, не обессудь, не ко времени париться да размываться. Солнце ещё на горе. Мне бы лицо, ноги да пот смыть с дороги. Да одёжку переодеть. И пойду с городом знакомиться. Лошадку мою вторую не распрягайте. Сумки внесите.