Я прочитал заклятие и сделал глоток из фляги.
* * *
Яркое солнце ударило в глаза, а уличный шум и гам в уши. Я сразу присел, под весом в несколько пудов. Пятнадцатилетнее тело, не было готово к таким перегрузкам, но я вовремя согнул колени.
Я стоял на улице перед воротами двора колдуна, отправившего Михаила в "иной мир", с флягой в одной руке и берестой, в другой. Сумки и "пищаль" были при мне. Одежда сидела справно. Нигде не давила. Я уложил бересту и флягу в мошну. Потом, оставив сумки на земле и сбросив лямки, я подошёл и забарабанил кулаком в ворота.
- Открывай, - закричал я юношеским тенором.
- Кого несёт опять!? - Послышался недовольный голос из-за ворот. Ведун был попутно и лекарем, посему, двор имел небедный.
- Сын боярский Михаил. Отворяй, собака.
- Ох, лышенько, - забормотали за забором, и ворота, скрипнув, отворились.
С трудом втянув сумки во двор и сказав: "Покарауль добро княжеское", я поднялся на высокое крыльцо и вошёл в жильё. Там на широкой, покрытой тюфяком, скамье у окна сидел дедок с бородой до колен, конец которой был заплетен в три косицы, а его седые волосы, собранные на затылке, на лбу были прибраны красной ленточкой.
- Чего вернулся, боярич? Дороги не будет.
- Не вернулся, а обернулся, - сказал я, кланяясь и крестясь на иконы. - Встречай странника из мест дальних, отче.
- Та не уж-то уже? Вернулся?
Старичок шустро соскочил со скамьи, подбежал, семеня босыми ногами вокруг меня. Потом остановился и заглянул в глаза. Охнул, и слегка присев, стал креститься.
- Ты ли это, боярич? Совсем другой стал. На вид - тот же, но внутри... Огонь Сварожий.
- Пять десятков лет там прожил, отче.
- Ох! - Вскрикнул опять старец и, вернувшись к скамье, присел. - Ничего не говори мне, про то место! Не сказывай! Свят, свят, свят, - сказал он, и опять несколько раз перекрестился.
Я со смехом сказал:
- Не блажи, дед. Сам отправляешь в края дальние, а сам крестишься,
- Никто ещё не возвращался оттель. Хоть наш там мир?
- Наш, отче. Православный! Не испоганил я душу.
- Слава тебе, Боже Правый. Говори, что пришёл? С вопросом, бедой или...?
- Поблагодарить пришёл, - сказал я и достал из мошны рубль. - Возьми, не побрезгуй. Когда давал мне зелье, не стал брать. Сейчас возьми. Набрался я там уму-разуму, остыл. Стал жизнь ценить. Я там один в лесу, все эти годы жил. Молился.
- То-то у тебя глаз глубокий стал, как бездонный колодезь. Спаси Бог, - сказал он беря у меня из рук серебряный стержень.
- Так годов-то мне уже шестьдесят пять, чаю.
- А на вид тот же.
- Тот, да не тот... Да... Я попросить тебя хотел. Оставлю я у тебя свои сумы. Не дотащу всё до хором своих. Пришлю людишек с подводой, або сам приеду.
- Чо за сумы?
- Да вон, у ворот стоят, со скарбом моим тамошним - показал я сквозь раскрытую дверь.
Старик выглянул в дверной проём, и еле внятно забормотал:
- Уволь, боярич, я дам тебе подводу. Не хочу брать грех на душу. Не искушай. Не оставляй мешки. Страшные они.
- Хорошо, отче. Давай подводу, и поеду я.
- Выпей квасу, пока я укажу сынам. Вон жбан, - показал он на стоящую в углу на колоде деревянную кадку, - а вон ковш - показал он на стол.
Старик выбежал во двор, и оттуда донеслись его покрикивания на сыновей. Я сидел и осматривал комнату. Прямо напротив входа была открытая дверь в сени, далее виднелась тяжёлая низкая дверь, ведущая в избу.
- Зажиточно живет лекарь, - подумал я, и набрал напиток в ковш. Квас был кислый и ещё пузырился. Едва отпив его, я почувствовал, как вспучило живот.
- Всё, езжай с Богом, - сказал, зашедши, ведун.
- Бывай, - сказал я, выходя на двор.
Во дворе стояла запряженная телега, груженная моими сумками.
- Куда везти, боярин? - Спросил возница, дождавшись, пока я залезу в телегу, и тронув её с места.
- На подворье боярина Патрикеева. Знаешь?
- Как не знать воеводу нашего? Но, пошла! - Резко крикнул он. Подвода сильно дёрнувшись, выехала из ворот и ухнула одним колесом в лужу, вспугнув гусей. Я едва успел поднять ноги.
Возница щёлкнул кнутом, и повозка вырвалась из густой грязи, брызнув с колёс коричневым фейерверком, потом бодро развернулась направо, и покатила по улице.
Москва пятнадцатого века умещалась вся, вместе с княжескими постройками, в треугольнике двух рек, в месте слияния Неглинной в Москву-реку. Мы ехали между домов, тянущихся вдоль берега Неглинной и крепостным валом с порушенным частоколом. То там, то тут виднелись следы пожарищ. Многие дома были собраны из обугленных и чистых брёвен вперемежку. Домишки маленькие. Дворы и хозяйства тоже.
Мы доехали до моста и повернули налево, выезжая на дорогу, ведущую через ворота за городской вал, и вливаясь в общий поток людей и повозок. Впереди, у ворот, я увидел парня моих лет, также не по-простому одетого, и шарящего взглядом по толпе идущих и едущих в кремль. По описанию Отца Михаила я узнал "своего" друга и соперника Петьку, сына Тверского боярина Бороздина. Петька, увидев меня, едущего на подводе, заорал: