— Князь Рязанский, прибыл по указанию Князей Московских, — доложился я громко, щёлкнув подбитыми железом каблуками. Кожаные у меня стирались за месяц. Слишком уж я «давил пятку», как говаривал мой настоящий дед.
— Чем это он клацнул? — Спросил Василий.
— Толи зубами? — Предположил Иван, и засмеялся.
Засмеялся и Василий. Отсмеявшись, Князь Василий подозвал меня рукой, и указал на скамью, стоящую перед ними.
— Садись. Сказывай свой секрет кирпичный.
Я прошёл. Сел.
— Секрет простой. Глина должна быть не жирной, как гончарная, и не сухой. Глину надоть хорошенько вымесить, чтобы дух из неё вышел. Тогда, коды кирпич выпечется, он не будет дырявый. Перед печкой сушить его надоть долго, но не на солнце, а в тени. А главное — печь правильную иметь. Вот и весь секрет.
— Весь секрет… — прошептал князь, — А про печь правильную, что знаешь?
— Знаю, княже, главное.
— Ну?
— В обжиге четыре важных дела: правильная укладка сырца на телеги, подогрев, нагрев, и охлаждение. Если всё делать в одной печи поочерёдно, много времени надо. И трудно жар контролировать. А если сделать печь, как длинную лежачую трубу, туннель по-немецки, и медленно протаскивать через эти три каморы телеги железные с кирпичным сырцом, то можно по десять тысяч штук в день кирпича делать. Я нарисовал такую печь. Жаль, Князь-батюшка, что ты не можешь увидеть.
Я передал рисунок Ивану.
— Чудно, — сказал Иван, глядя на рисунок.
— И у кого ж ты этот секрет выведал? — С усмешкой спросил Василий. — Али во сне привиделось?
— Слышал как-то давно спор двух немецких мастеров на Тверском путике, а печь недавно привиделась, как думать стал про завод-то.
— Ты и немецкий язык знаш? — Удивился Князь.
— Знаю немного.
— Отписываю тебе это село, князь. Там всего-то пять домов осталось с жильцами… после чумы. И кладбище там чумное. Туда из Москвы моровых свозили. Надо тебе это?
— Надо не мне. Строить Москву надо.
— Ну-ну! Если будет получаться, и большой завод будешь ставить, — помогу.
— Начну с малого, а там поглядим. Мошна моя деньгой Шемякинской полна, да и ты, Великий Князь, не обидел. Спаси тебя Бог.
— А за что Шемяка тебе мзду дал? — Удивленно спросил Иван.
— Купить он его хотел, чтобы нас потравой извести, — сказал за меня Василий. — Михаил эту деньгу мне хотел сдать, да я не принял. Ему сгодится. Планов у него громадьё. Дело молодое… Ты, когда жениться надумаешь, Михал Федорович? Кто суженная?
— Я, Великий Князь, удумал, что у тебя совета спросить надобно. Не обессудь, коль дерзок кажусь тебе. Приму гнев твой и милость.
Я склонился перед ним на колени.
— Ты снова на колени, бухнулся? Вот, неймётся тебе! В чём тут дерзость твоя? Что под волю мою свой выбор отдаёшь? Нет тут дерзости. Есть разум мужа государственного. Сосватаем ему невесту, да, Иван? — Довольно произнёс Князь Василий.
— Сосватаем.
— Я скажу у кого невесту брать, а Ванятка дружком твоим будет. Невест рассматривать. И сватом. — Он посмеялся, а потом сказал серьёзно.
— Смотри, Михаил, если гордыня в тебе проснётся, гони её. Погубит, глазом не моргнёшь.
— Не возгоржусь, Батюшка Государь. Знаю, что на кону.
— Я почему тебе потакаю? Потому, что ни от кого таких желаний не услышал. А кирпич — это для Руси — жизнь. Скокма гореть городам можно? Пора ставить каменные стены. Орда, рассыпалась, считай, пала. На Рязань завтрева выезжаешь? — Осведомился Василий.
— Так. С утра познакомлю своего приказчика с воеводиным, и в дорогу.
— Ишь ты! Уже и приказчиком обзавёлся. Шустёр.
— И людишек сорок восемь душ в довесок с ним. Скоро мне двор поставят в Кремле, людишки наёмные. Приказчик со своими сынами с них живых не слезет. Думаю, ден через шестьдесят уже и хоромы стоять будут, и лекарня с аптекой. — Я засмеялся.
— Любо, Михаил. Лекарня с аптекой — это добре! Так и дале иди. Скоро и сильно. Но бойся в Рязани татарвы и тамошних князей. Не верь никому. Бояться — не грех. Грех — сгинуть по дури. Трудно будет, но держись. Во мне опору чуй.
Мы помолчали. Иван с жалостью посмотрел на меня, и взял меня за руку. Я подмигнул ему, и улыбнулся.
— Ну, с Богом, Михаил Фёдорович. Я им всем там грамотки отписал, — сказал Князь грозно. — Ноги повыдергаю, ежели кочевряжится учнут.
Поутру, с третьими петухами, мой приказчик прибыл к воеводиному двору со всеми своими сынами. Я, выйдя за ворота, увидел их всех мирно сидящих прямо на земле у частокольной стены подворья.
— Ты что не шумнул меня?
— Боязно, — сказал ведун.
— Егор Фомич, — крикнул я ключника воеводы. — Тут они все. К забору мнутся.