Переведя дух, я продолжил:
— Разговор с Шемякой будет очень близким, как с тобой сейчас, — сказал я, и притянул князя за локти чуть-чуть к себе. По его телу пробежала дрожь, он попытался вырваться, но я успокоил его.
— Я твой, Князь, от кончиков пальцев до кончиков волос. Верь мне.
— Я верю тебе. Продолжай.
— Во время разговора, я смогу убить его. Как? Это моё дело. Только ты, Великий Князь не верь никаким наветам про меня. Ты же понимаешь, я могу позволить себе всякие вольности в разговоре, по отношению и к тебе, и к твоей семье.
— Я понимаю, тебя. Жаль, что я не могу видеть тебя, Михаил. Ты сильно удивил меня. Давно меня так никто не удивлял…
В дверь вбежал Иван.
— Дядьки… Идут, — через паузу сказал он, увидев в нашем разговоре напряженность. — Что это вы… такие?
— Учу твоего дружку, как татар воевать.
— На нём лица нет, — сказал Иван.
Я был на ногах до вторых петухов. Мне отвели светёлку рядом с покоями Ивана и заутреннюю молитву мы провели вместе тут же в часовне. С нами молился Великий Князь и вся его дворня.
Вскоре после заутрени, после умывания и одевания, с третьими петухами, я отправился пешком к хоромам княгини Марии. Там меня встретила её подружка и мы обменялись с ней дарами для друг друга. Предупредив о скором приезде жениха, мы встали с ней на крыльцо и стали ждать.
Выше на ступеньках стояла дворня княгини, мамки и няньки. Все они дружно голосили, про лебёдушку и ясна сокола на разные голоса, на разные мотивы, но с одним смыслом. Девки подтрунивали надо мной и дразнили, пытаясь вывести из себя. Так было заведено.
Когда из-за угла княжих хором вышел поезд жениха, тоже с песнями, украшенный лентами на длинных шестах и бросаемыми на жениха периодически цветами, мамки заголосили громче. Я был удивлён, но плакали они на полном серьёзе. Слёзы лились ручьями. Встретив жениха и приняв от него дары невесте, я с глубоким поклоном передал их, но так как дары умещались в двух сундуках, от мамок выскочили четыре дебелых тётки и, отобрав у молодцев сундуки, бодро затащили их в хоромы.
Дальше пошли торги с подружкой и с мамками за «честь девичью». Мы сначала предлагали один ларец, потом два, но бабы успокоились на пяти ларцах, куче платьев и лент. После этого жених был допущен в покои невесты.
Мария стояла укрытая белым парчовым покрывалом, и смотрела на нас через узкие вертикальные прорези для глаз. Вокруг неё ходил и пел девичий хоровод, в который постепенно входили «друзья» жениха. Это были боярские дети Московского и Тверского княжеств. Петька был тут же. Он ходил, важно вышагивая аистом, высоко поднимая колени, сильно выпятив грудь.
Потом в круг хоровода прошёл с венцом Иван. Мария поклонилась ему в пояс, и он надел венок Марии на голову. Иван поклонился, и Мария надела венок на голову Ивану. Мамки голосить перестали, как по мановению руки дирижёра. Жених и невеста поклонились гостям и пригласили всех на пир. Все сразу и громко загомонили. Двери палаты распахнулись и все прошли за женихом и невестой в большой столовый зал.
Примерно через час пития и здравниц, я поднялся и пригласил всех пройти в храм для божественного венчания. Все присутствующие вышли вслед за женихом и невестой из хором княгини и пошли в собор Спаса на Бору, который стоял буквально напротив выхода из палат княгини, метрах в стах.
После причащения и литургии, молодоженов обвенчали. Под звон колоколов мы вышли из собора и через людской коридор прошли в хоромы Князя Ивана, где начался настоящий пир. Мария сидела всё ещё укрытая покрывалом. И она, и он не прикасались к трапезе, а вокруг них глумились гости, предлагая откушать, или отпить.
Я незаметно пинал мужиков по ногам и щипал девок за разные места. Хотя, в таких, как у них нарядах… добраться до больного места было проблематично. Но я добирался. Меня обзывали охальником и весело смеялись. Некоторые девки подходили вторично, блестя на меня глазами.
— Как бы не заставили жениться, — подумал я весело.
Под вечер молодых отвели в разные опочивальни. По малолетству. До пятнадцати лет совокупление запрещалось. Первым в опочивальни входил я, и несколько раз ударял по постели кнутом, отгоняя нечистую силу. Молодых оставили одних, а я за дверью остался охранять их покой. Вместе с няньками и дядьками. В этой комнате стоял стол, уставленный едой и квасом, хмельного нам не полагалось, и узкая скамья, чтобы мы не уснули.