Надо было дождаться третьих петухов.
Глава вторая
Я ехал в Новгород по заданию Великого Князя. Но сначала мне надо было заехать в Тверь к отцу. По официальной версии Великий Князь отпустил меня проведать сильно хворавшего отца, который находился не в своих вотчинных землях, а в Твери. Ехал верхом, со всей своей сотней.
Стояла середина лета. Плотно утоптанная и укатанная высохшая глиняная двухколейная дорога была не хуже асфальтовой. Дорога из Москвы в Новгород через Тверь была основным торговым путём Москвы. Если раньше весь товар: меха и сельскохозяйственные продукты, шёл на Крымский полуостров в итальянские колонии, то сейчас, после захвата Тавриды и Константинополя турками, московские товары потекли только через Новгород. Поэтому дорога была оживлённой, и безопасной. Если с тобой дружинная сотня.
Двести верст по такой дороге, не торопясь — пять дней пути. Правда пыль из-под копыт раздражала, но я приказал дружине растянуться, и мы не мешали друг-другу.
Ничего существенного в дороге не произошло. Ямские подворья стояли вёрст через сорок, что соответствовало среднесуточному конному переходу, но ночевать я в них не решался. Клопов не переносил принципиально, а запасы еды пополняли в прилегающих к тракту хуторах.
Отец деда Михаила, а теперь, получается, и мой, проживал сейчас на подворье Тверского князя Бориса. Туда я и направился, распустив своё войско, которое с гиканьем и свистом, рассыпалось по городу, пообещав завтра на зорьке быть у Владимирских ворот.
— Здрав будь, батюшка, — тихо сказал я, зайдя в темную комнатку с единственным мутным небольшим оконцем. Глаза мои со свету ничего не видели.
— Ты ли это, Михасик?
— Я батюшка, — сказал я, и у меня почему-то потекли слёзы, — не вижу тебя.
Я распахнул дверь, и в конусе её света увидел лежанку, а на ней сухонького старика в холщёвой рубашке, смотрящего в мою сторону. Я быстро подошел к нему, и опустился на колени, склонив к нему голову. Отец положил мне на голову руку. Она была тяжёлая и холодная.
— Я вам снадобья принес, надо выпить, — сказал я, доставая из сумы флягу.
Положив флягу на пол, я помог отцу сесть. Он был совсем лёгким.
— Подними меня, я встану. Хочу обнять тебя. Прижать к груди.
Я поднял его, поставив на ноги. Он, оставив у меня на шее свои высохшие руки, выпрямился.
— Какой ты… крепкий у меня уродился.
— Так и вы не маленький были, батюшка. Это сейчас… совсем… Садитесь выпейте отвар. Специально для вас лекарь готовил.
— Ох сколько я уже всего выпил…
Я дал ему флягу.
— Надо выпить всё.
Он выпил.
— Хороший вар. На зверобой похож.
— Я вам, батюшка, оставлю порошки. Они в этой сумке. Пейте по одному в день. Я дён через двадцать вернусь. А может ранее. И заберу с собой в Московию. Неча тут тебе… Одному. — И я опять заревел, уже в голос.
— Будя-будя, паря. Ты чо, как маленький? Чему быть… — он закашлялся нормальным туберкулёзным кашлем, который я видел, только в фильмах про революционеров, болевших чахоткой.
— Ты дождись меня, — я не заметил, как перешёл на «ты».
— А ты бы рассказал, как воевал, Михась.
— Ты не видел войны, чоли? — Забубнил я.
Оставаться в заполненном палочкой Коха помещении мне не улыбалось, хоть я и был привит от туберкулёза, но физически ощущал, как эта палочка переполняет меня. А потом, я вдруг понял страшное. Это я тот привит, в новом времени, а этот я не привит. Внутри всё похолодело.
— Всё, батяня, сотня ждёт. Приеду скоро. Прощевай, — сказал я, и пулей вылетел из комнаты, прикрыв дверь.
— Вот балбес! У меня же есть вакцина, а я, как последний… лох… Надо срочно… — бормотал я, спускаясь по ступеням каменного дворца во двор.
Но моя вакцина была в Москве. Тут, только самое необходимое.
Найдя княжеского ключника, я передал ему грамотку, скреплённую печатью Князя Бориса, в которой черным по белому было сказано, что боярина Фёдора Телятевского переложить в самую светлую, и чистую комнату. Кормить, как князя Бориса, и давать снадобья, переданные ему сыном его Михаилом.
После свадьбы его дочери, оба Великих Князя мне благоволили.
Когда ехал в Тверь, я думал переночевать здесь же, но сейчас это стало невозможным, и я пошёл со двора, ведя своего коня под уздцы.
Недалеко от княжьего дворца была корчма с постоялым двором. Я это знал, потому, что пятеро бойцов из моей сотни, решили остановиться в нём. Стукнув в ворота, и войдя в них никого не встретив, я накинул на коновязь повод, и вошел в корчму.
Внутри было душно и пьяно. Своих я заметил сразу. Они сидели в левом дальнем самом жарком, а потому — свободном от питухов углу, возле жаровни, в которой на вертеле жарилось сразу три поросёнка. Они меня сразу не заметили, а когда один из них пошел на выход по малой нужде, и увидел меня, я приложил палец к своим губам, и подмигнул ему. Он, пьяно ухмыльнулся и прошёл мимо.