Могу поспорить, сразу же, как только на бумагу холопского ряда ляжет подпись, тут же выяснится, что любовь прошла, завяли мухоморы — помидоры на Русь еще не завезли — так что ты, милый Мишенька, похолопствуй тут, а я пойду, следующего дурачка окучивать. Что? Ты жениться на мне хотел? И даже в договоре написано, что согласен стать холопом, если на мне женится сможешь? А вот, видишь тут маленькую приписочку «…буде оная девица согласна»? А я не согласна, так что чао, пупсик, целую в носик.
Женщины — они коварные.
Ситуация, когда помощь прибывает в самую последнюю секунду, когда на таймере бомбы уже «00:01», затаскана в книгах и фильмах до такой степени, что уже даже стеб над ней всем надоел. Однако жизнь — не фильм, она быть правдоподобной не обязана и в ней маловероятные события происходят сплошь и рядом.
Да, вы угадали — когда я распахнул калитку во двор морозовского управляющего, молодой парень, очевидно, тот самый Мишка-Филин, уже обмакивал перо в чернильницу, чтобы поставить подпись. Да, прямо во дворе — кто бы потрудился к будущему холопу домой идти или, тем более, в терем приглашать?
— Это — Филин? — спросил я у Нафани, не оборачиваясь. Очевидность очевидностью, но всегда лучше спросить, чем попасть в глупую ситуацию.
Во дворе, у крыльца, стоял небольшой столик, у которого столпились Мишка, высокая девушка, заламывающая руки, надо признать, красивая — та самая подставщица, видимо — пропитого вида мужичок, одетый как площадной подьячий, еще один мужик, худой как Кощей, судя по расшитой шубе — управляющий, рядом с ним — еще один в расшитой одежде, молодой, видимо, сын, и несколько оранжевых стрельцов.
Стрельцы насторожились первыми — их можно понять, во двор вломились вооруженные люди, одетые как откровенные разбойники, ну, кроме меня, но я на их фоне несколько терялся. Надо будет моим бойцам единообразную форму пошить… интересно, какого цвета были кафтаны у стрельцов рода Осетровых? Осетрового? А это какой?
— Кто такие? — рявкнул недовольным голосом… почему-то не управляющий, а его сын…
Упс
Это сын, всё верно, только не управляющего, а боярина Морозова. Викентий, когда ты уже боярскую шубу от просто шуб отличать начнешь⁈ Да еще и не просто сын, а тот самый, средний, с которым мы еще в Мангазее сталкивались. Видимо, с мамой приехал.
— Боярин Осетровский.
— Осетровский? — выпятил нижнюю губу сынок, меня, очевидно, не признавший, — Не знаю таких. Ты…
— У отца своего спроси, — перебил я сыночка, прежде чем тот вякнет что-нибудь вроде «Ты из какой подворотни выполз?». Чем, несомненно выставит себя дураком, но при этом нанесет мне оскорбление. Которое прощать нельзя, иначе счетчик на моем понтометре сбросится до нуля. А прямо сейчас разборки клеить мне неохота, — Он вчера у меня на пиру был, не спрашивал, кто я такой.
Морозов-средний злобно сощурился, но промолчал. Продолжать сомневаться в том, что я тот, за кого себя выдаю — выглядеть дураком, а попытаться принизить меня — влезть в разборки с кем-то неизвестным и непонятно, какими возможностями обладающии и заодно оскорбить своего собственного отца, который, в таком случае, принимает приглашения на пир от кого попало. Лучше уж язык втянуть. Тоже минус в карму, но совсем маленький.
— Что тебе здесь нужно, Осетровский?
— Узнал я, что МОЙ слуга, без МОЕГО разрешения, хочет стать ЧУЖИМ холопом. Пришел забрать его.
— Я тебе не слуга! — завопил Мишка, совсем молодой парнишка, моего возраста, без бороды еще. Хотя на его месте я бы бороду и не носил — с таким острым подбородком она явно на козлиную бы походила.
— Мишка, лучше молчи! — зашипел Нафаня из-за моей спины.
— А он говорит, что не твой слуга, — криво ухмыльнулся Морозов.
— Да кто там слушает, что слуги лопочут… Молчи. Иди сюда.
А. так как это были не просто слова, а мое Повеление, влюбленный пингвин заткнулся и зашагал в мою сторону.
— И ничьих Повелений, кроме моего, не слушай, — добавил я.
Морозов-средний злобно ощерился. Он явно собирался Повелеть что-то свое, но мне играть в перетягивание Мишки не хотелось. Ситуация и так немножко не в мою пользу — вот так нагрянуть на двор и забрать человека — граничит с хамством и оскорблением. И чем дольше я в ней участвую, тем больше вероятность, что дежурным принесением извинений Морозову я не отделаюсь. И так извиняться придется в любом случае.
— Уходим, — я развернулся…
И на секунду замер. Что-то не так. Какие-то неправильные выражения мелькнули на лицах.
У моих бойцов — глубоко скрытое… осуждение? Они считают, что я поступаю неправильно?
У той девицы… радость? Она радуется, что ее жертву забирают и он не станет холопом? Она что — вправду его любит?
Кажется, я неправильно оценил ситуацию…
Глава 21
— Если он сейчас уйдет, знаешь, что я с Аглашкой сделаю?
Я развернулся так, что полы тяжелой шубы взлетели крыльями, как у легкого плаща. И тут же понял, что это падло имело в виду не мою Аглашеньку — боярич указывал на холопку, которую, похоже, звали так же, как мою любимую скоморошку.
— Не знаю и знать не хочу.
— Я ее…
Дальше последовало описание, которое заняло бы достойное место на сайте порнорассказов. Хотя нет — там всё же фантазии побольше… не спрашивайте, откуда я это знаю.
За моей спиной глухо застонали и, кажется, заскрипели зубами — Мишка был еще под Повелением, и не мог ни броситься к любимой, ни заорать, но не отреагировать на такие обещания он тоже не мог.
Чувствую себя, как будто попал в сказку о двух влюбленных, которых хотят разлучить злодеи. И один из этих злодеев… хм, я.
Так. Похоже, девчонку надо выручать.
— Она твоя холопка, ты в своем праве, — безразлично отмахнулся я и развернулся обратно. Взгляд, которым на меня Мишка смотрел… бррр. Не дай бог такое приснится еще.
— Идем.
Мы двинулись к калитке. Не торопясь так… Позади озадаченно молчали — Морозов не понимал, что делать. Будущий почти холоп сорвался с крючка и уходит, а как его вернуть — непонятно.
— Если хочешь, — кинул я через плечо, не останавливаясь, — могу ее купить.
Долгая пауза… Я почти дошел до калитки…
— Купи, — услышал я, наконец.
Алилуйя. Я лениво повернулся и приподнял бровь:
— Сколько просишь?
— Сто золотых монет.
И щерится, сучонок.
Сто золотых монет — это много. Это, мать его, просто дохерища! На такую сумму можно не то, что холопку — пол-Москвы купить. Ясно, что он просто издевается, просек, гаденыш, что мне эта холопка все же нужна, но, может, поторгуемся?
— Не стоит она таких денег, — отмахнулся я, — Рубль дам, не больше.
И опять к калитке поворачиваю.
— Сто золотых или ничего!
Я чуть не споткнулся. Даже крестьянин на рынке…
Повернулся обратно:
— Сто золотых или ничего? За такую цену отдаешь?
— Да, — лыбится Морозов-средний.
— Согласен. Уговор, — говорю я.
Да уж, удивил так удивил. У всех, кто на дворе присутствовал, чуть глаза не повыпадали. Кроме дворого пса на цепи — тому пофиг.
— Согласен⁈ — не может поверить своих ушам боярич.
— Мы, Осетровские, два раза не повторяем, — я кивнул подьячему, — Пиши купчую.
«…отдает боярину Осетровскому Викентию Георгиевичу за оговоренную цену холопку Аглашку дочь Вавилову, прозванием Куница…»
Я не заржал только потому, что диктовал купчую, а это дело серьезное. Знаете, что на Руси «куницей» называют? Нет? Ну ладно. Тогда вы юмора не поймете.
— Всё?
— Э…! — вдруг попытался влезть управляющий.
— Молчи! — бросил Повеление боярич, — Иди отсюда, не мешай.