— Не слышал, — покачал головой я. Хотя та часть про огненные глаза меня впечатлила, — Только на правду это не очень похоже. Что ж это за девицы, которые по ночам по улицам бродят? А если и попадется такая — это ж сколько надо на карете улиц прочесать, прежде чем наткнешься?
Боярин коротко хохотнул и тут же посерьезнел:
— Так почему ты именно ко мне пришел?
Я отпил чаю и поставил кружку на стол:
— Потому что не простая это девица была. Бесовка в человеческом теле. А кому бесовок хватать и тащить, как не Чародейному Приказу?
Ровнин чуть помолчал:
— И не боишься вот так просто в связи с силами из-за Грани признаваться? Наш царь государь страшно не любит такого, тут и боярский чин не спасет. Тем более, что и боярин ты, Осетровский, весьма скороспелый. Хотя и, надо признать, занимательный. Это ж надо — прийти ко мне в Приказ, да потребовать бесовку вернуть.
— Не потребовать. И не вернуть. А сказать — у вас она или нет.
— А если и у нас?
— Тогда и разговор в другую сторону пойдет.
— Неужели грозить мне станешь? Или выкупить ее попробуешь?
— Зависит от ответа, боярин Георгий.
Складывалось у меня стойкое осчусчение, что Ровнин, во-первых, прекрасно знал, что Дита — бесовка, еще до того, как я это сказал, а, может, и до того, как ко мне на пир пришел… А во-вторых — нет ее у него.
— Нет ее у меня, — тут же подтвердил мою догадку глава Чародейного Приказа, — Людям она вреда не причиняет, козни не строит, даже тело себе и то без вреда для человека забрала. Так зачем ее за Грань изгонять?
Так. Интересно. И кто же еще мог Диту похитить? Здесь, все же Москва шестидесятых годов семнадцатого века, а не девяностых двадцатого, здесь людей ради выкупа еще не похищают и заложников не берут. Вернее, берут, но по взаимной договоренности между двумя государствами. А я — не государство и ни с кем договоров не заключал.
— А с другой стороны — она все же бесовка… — продолжал рассуждать Ровнин, — И царь государь, как я уже сказал, свободных бесов терпеть не станет. Так что мне делать тогда?
— Ну, — я развел руками, — Раз нет у тебя моей пропажи, боярин Георгий, то и рассуждать о том, чего нет, не стоит. Надо мне в других местах ее искать. Благодарю за чай, за угощение, как придет твой человек за самоваром — отдам…
Мне в руку застенчиво ткнулась миска со смоквой. Я машинально взял липкий розовый шарик.
—…а мне пора идти.
Ровнин покачал головой, как будто удивляясь моей наглости. А, может, и вправду удивляясь.
— Что, боярин Викентий, неужели даже не спросишь, где она?
— Нет, боярин Георгий, не спрошу.
Не спрошу, хотя, возможно — и даже скорее всего — он знает, кто похитил Диту. Если уж он в курсе, как она тело получила — а было это, между прочим, аж в Мангазее — то наверняка и похитителей знает. Вот только не хочется мне за помощью к сему многомудрому типу обращаться. Что-то подсказывает мне, что его помощь мне может дорого обойтись. Тут одним самоваром не расплатишься.
— Своими силами обойдусь. Будь здоров.
Уже выехав из переулка, я не выдержал и оглянулся. Неужели ж все так просто и Чародейный Приказ находится просто-напросто в Сретенской слободе? Оглянулся — и понял, что черта с два я еще раз свяжусь с этими мутными ребятами.
Не было у меня за спиной никакого переулка.
— Викеша! — меня у самого порога терема встретила Клава. Непривычно серьезная, глаза широко распахнуты.
— Что еще случилось?
— Человек пришел. Говорит, что его послали, рассказать нам, где Дита, и на каких условиях ее вернут.
Не берут заложников, говоришь?
Глава 24
Как я представлял себе этого переговорщика? Как-то смутно. Ну… такой тип, в темном костюме, который сидит, развалившись, и через губу цедит: «Если наши требования не будут выполнены — мы пришлем тебе ее палец». Вообще-то, конечно, такое озвучивают по телефону, но на Руси сейчас телефонная связь не очень развита. Дальше в моей голове всплыли письма из букв, вырезанных из газет, отрывки из каких-то просмотренных фильмов, с переговорщиками и выкриками из-за угла, мем «Я не буду…!»…
А потом я увидел «переговорщика» и все мои невнятные мысли рухнули.
Сообщение от похитителей Диты принес ребенок.
Ну, не совсем маленький, конечно. На вид этому пацану было лет двенадцать-тринадцать, ну четырнадцать — от силы. Маленький, тощий, в простеньком грязном кафтане и меховом колпаке не по размеру, он сидел, съежившись, на лавке, затравленно оглядывая окруживших его людей.
— Это кто? — спросил я, усаживаясь на стул, который пододвинул ко мне кто-то из слуг.
— Называет себя Оськой-Драником, говорит, в прачечной, что на Москве-реке, работает. Мол, подошел к нему на улице незнакомый человек, дал копейку и велел заучить, что «боярину Осетровскому» рассказать.
— И что он велел рассказать? — я бросил быстрый взгляд на пацана.
Не нравился он мне. Вроде и ничего такого — обычный мальчишка, каких десятки на Москве бегает, и которые за копейку — большие деньги по нынешним временам — готовы выполнить не такое уж и сложное задание.
— Велел сказать, — пацанчик шмыгнул носом, вытер его кулаком, и зачастил, — Если боярин Осетровский хочет свою ведьму увидеть, то пусть вернет то, что украл, тогда и мы ему ее вернем. Если согласен — пусть возьмет украденное, отнесет к Москворецким воротам, там подойдет к берегу. У берега лодка будет стоять. В лодку с берега спустить на веревке и уходить, не оглядываясь. Если все сделаешь, как велено — вернут тебе твою ведьму. А если нет — сожгут ее и пепел с горелыми костями тебе на двор подкинут. Лодка будет ждать до вечера завтрашнего дня. Если до заката украденное не вернется — значит, ведьму больше не увидишь. И еще велели добавить, что без ведьмы краденое тебе все равно не нужно.
Пацан выпалил все это, перевел дух и добавил:
— Вот.
Так. Это нужно обдумать. Сначала я знатно ох… это… удивился, когда услышал, что у меня ведьму украли. Да, ведьма у меня есть и я испугался, что, кроме Диты еще и Настя пропала. Но нет — вон она сидит, тоже крайне удивленная. Значит, похитители почему-то принимают Диту за мою природную ведьму. И, значит, краденое, о котором речь идет — это Изумрудный Венец. Он действительно мне без ведьмы бесполезен. И, значит, похитители — это… Да ничего это не значит! Амулет, позволяющий чужие Источники искать — вещь очень ценная, любому боярскому роду нужная, а о том, что она у меня уже, похоже, последняя собака на Москве знает.
Это первое. И второе…
Не нравится мне этот пацан. Вот хоть что хотите со мной делайте — не нравится. Что-то в нем не так, что-то, что не вызывает в нем доверия… А что — понять не могу.
— Клава, — тихо шепнул я. Названная сестренка наклонилась к моему плечу из-за спины.
— Ты его проверила?
— Да, — так же тихо произнесла она, — Он не под Повелением. Я Повелела ему говорить правду — повторил все точь-в-точь.
Точь-в-точь? Хм. Еще мой учитель покойный, дьяк Алексей, царствие ему небесное, говаривал, что если человек свои показания в точности повторяет — значит, врет. Но врать под Повелением…
Я еще раз посмотрел на пацана. Интересненько… Испуганный, а уши навострил и явно пытался подслушать, что мне там Клава шепчет. Увидел, что я на него смотрю — и быстренько опять испуганным прикинулся. Не боится он. Притворяется. А это, согласитесь — неестественно для просто мальчишки. И да, я понял, что меня царапнуло изначально — он повторял слова незнакомца, в том числе — те, что про ведьму, а на лице — никакого удивления. Как будто он ведьм каждый день встречает, или как будто знает, о какой ведьме речь идет.
Я встал и, постукивая посохом, подошел к этому мутному поцыку. Наклонился к нему:
— Кем, говоришь, работаешь?
— На прачечных… На Москве… Белье в реке полощу…
Я протянул руку, взял его ладонь и перевернул. Пацан дернулся, как будто хотел выдернуть ее из моих пальцев, но чего уж там — поздно. Руки у него были грязные, да, но совершенно не похожие на руки того, кто постоянно в холодной воде полощется. И вот эта характерная реакция, реакция того, кто понял, что спалился…