В сенях меня действительно ожидал боярин, тоже в высокой шапке, но, хе-хе, без герба. Да и кафтан на мне побогаче будет, пусть и у покойных Сисеевых одолженный.
Не один боярин прибыл, конечно, в одиночку бояре только в туалет ходят — и то не факт — со свитой человек из десяти.
— Боярин Викентий Георгиевич Осетровский. Будь здоров, боярин.
— Будь здоров, боярин Викентий. Боярин Антон Михайлович Пронский.
Пронский, Пронский… Ну, если не считать слова «прон» — никаких ассоциаций. Какой-то, видимо, не самый крупный боярский род, вроде… кхм, вроде моего. Только в отличие от меня — во всякий блудняк не встревающий. Хотя вроде бы что-то такое я слышал, вертится в памяти…
Тем временем Пронский, лет сорока, крупный, как и все бояре, с аккуратно подстриженной бородой — хипстер, блин — ударил посохом о пол:
— Боярин Викентий, отдавай мне своего человека!
— Какого и с каких таких щей? — не понял я. Нет, какого — понял. А вот с чего я должен его выдавать…
— Вот этого! — боярин ткнул посохом в сторону Ржевского. Ну естественно…
— Он мою дочку обесчестил!
Я вздохнул и повернулся к виновнику торжества, отгоняя вставшие перед глазами непрошенные картинки с проном:
— Ржевский? — мол, как ты это пояснишь?
— А еще, — возопил Пронский, — он сына моего чести лишил!
— Ржевский⁈
Глава 30
— Да это совсем неправда! — взвыл за моей спиной Ржевский.
Пронский на секунду замер. А потом осознал, ЧТО он сказал, и побагровел так, как будто сейчас взорвется:
— Не так!!!
Я поднял ладонь:
— Давайте все же разберемся…
— Нечего тут разбираться! Отдавай этого мерзавца или я к царю пойду!
У меня в голове тихонько звякнул звоночек.
— Никого я отдавать не буду.
— Тогда…
— Я сам его накажу, — я грозно сверкнул глазами в сторону Ржевского. Ну… надеюсь, что сверкнул, и что это получилось достаточно грозно.
— Как накажешь? — осекся Пронский, набравший было воздуха в грудь.
— По вине и наказание будет, — я ударил посохом о пол. Не для того, чтобы придать веса своим словам, просто в этот момент я встал с кресла — блин, всё же сидеть на деревянном неудобно… — но вышло достаточно внушительно.
— Теперь рассказывайте, что натворил мой человек.
Мой Ржевский был, в качестве поручика, практически идеален: серьезный, толковый, исполнительный. Настолько хорош, что я как-то подзабыл, что познакомился с ним, когда Ржевский бежал голышом по улице.
У меня он начал скучать.
Я думал, что скучать ему особо и некогда, но адреналиновая наркомания Ржевского думала иначе. Пару раз поймав себя на мыслях о том, чтобы сотворить что-нибудь этакое… занимательное…
— Что именно занимательное? — уточнил я у него.
Вы же не думали, что Ржевский прямо в гостиной, на глазах совершенно постороннего и уж точно недружественного боярина мне всё это рассказывает? Нет, подробности он мне выложил уже потом, за чаем. Я предлагал — медовуху, но при одном упоминании о ней, поручика передернуло. Сегодня приключений ему уже хватило.
— Ну, к вашей… сестре… начал присматриваться…
Я даже не возмутился. Понятное дело, что Клава, если ей такие знаки внимания не понравятся, скрутила бы Ржевского одним Словом. Напоминать ему об этом и вовсе излишне — риск только придал бы дополнительную остроту.
— Лучше б ты к моей тетке присмотрелся, — буркнул я, понимаю, что вот эту натуру уже не переделаешь.
Взгляд моего поручика вильнул. Ах ты ж… тетя! Нашла с кем связаться!
— Но это, с твоей сестрой — это неправильно, Викентий Георгиевич. Предательство по отношению к тебе, ведь ты мне поверил. Вот я и…
Короче — мой поручик решил ненадолго уйти в отрыв. Чтобы насытить свою залихватскую натуру на стороне, без риска для обитателей терема. Ничего сверхъестественного — выпивка, девки, драки, нормальная культурная программа. В общем, мой Ржевский был достоин славы своего тезки из нашего мира.
План был хорош и, как любой хороший план, он не сработал. Медовуха из корчмы, в которой засел мой поручик, ударила ему в голову, рикошетом задев зрение и некоторые другие части тела, после чего Ржевский решил, что все девушки — вернее, девки — доступные ему для обозрения, какие-то скучные и неинтересные. И ему край как нужно отправиться поискать какую-нибудь более другую, поинтереснее.
И тут он вспомнил о дочке Пронского, Настеньке.
Сложно сказать, почему медовуха, временно заменившая Ржевскому мозги, решила, что Настенька это что-то «поинтереснее». Все равно, что захотеть добыть себе мяса охотой — и пойти в супермаркет за стейками. Ее отец сильно опоздал с беспокойством за честь дочери. Лет так на пять. Хотя, с ее маленьким ростом, внешностью, невинно-голубыми глазками, ангельски-блондинистыми волосами и тоненьким голоском… В общем, отца можно понять. Подозреваю, каждый из ее любовников искренне верил, что он у нее второй. А особо лоховатые — и в то, что он первый. Ржевского писклявым голоском не обманешь, он в первый же… кхм… заход понял, с кем связался и неоднократно с ней развлекался к обоюдному удовольствию. Единственное, с чем могли бы возникнуть трудности — это попасть в терем Пронских, который все же охранялся. Видимо, именно из-за этого хмельному и ищушему приключений Ржевскому Настенька и показалась идеальным вариантом.
Подумано — сделано, люфт между мыслью и действием и у трезвого-то Ржевского был минимальным.
Проникнув внутрь владений Пронских — и планируя проникнуть в комнату Настеньки, а потом дальше — мой поручик обнаружил, что его цель, в сопровождении немногочисленных служанок, движется по двору с явным намерением попариться в бане.
Картинка, вставшая перед глазами Ржевского, придала ему сил и энергии, и он, выждав время, проскользнул в банное окошко.
Красная девица Настенька, томно лежащая на скамье и имевшая из одежды только березовый листик и тот — на левой половинке, испуганно пискнула. Но потом опознала вторженца и радостно встретила его с распростертыми ногами.
— Ржевский, может — объятьями?
— А, ну да — объятьями. Это я так, оговорился.
В общем, в жаркой и влажной бане стало еще жарче, а писки перестали быть испуганными. Служанок, попытавшихся было сунуться внутрь, чтобы узнать, всё ли в порядке у их госпожи и отчего она так охает, как будто ее жарят, Настенька успокоила, объяснив, что ей и без них хорошо. А потом отослала. Ржевскому тоже хорошо было, единственное, что его слегка расстраивало — это отсутствие медовухи. Впрочем, обезвоживание организма им не грозило, периодически любовники отпивали кваса с травами из бадейки. Квас, вообще-то предназначался для того, чтобы поддавать на раскаленные булыжники каменки, но и для утоления жажды сгодился. А еще для того, чтобы Настенька, якобы нечаянно, проливала его на себя и капельки медленно сбегали вниз по ее шелковой коже, в конце концов исчезая под губами Ржевского.
И вот, в тот момент, когда Ржевский особенно увлекся ловлей капель — дверь в баню распахнулась.
Может, Олег Пронский, брат Настеньки, решил, что раз служанки разбежались, то в бане никого нет и можно омыть усталые члены. По крайней мере, увидеть там свою голую сестру он никак не ожидал. А может и ожидал, кто этого Джейме знает, но уж точно не рассчитывал обнаружить с ней еще и голого мужика, да к тому же — в позиции, категорически отвергающей предположение, что они играют, скажем, в тавлеи.
— Олег!!! — завизжала Настенька, прикрываясь руками.
— Ты что с ней делаешь⁈ — возопил незванный гость, бросаясь вперед.
— В тавлеи играем, не видишь, что ли, — брякнул Ржевский, отпрыгивая в угол. Хорошо хоть, у противника нет сабли — кто ж с оружием в баню ходит? — но он хотя бы одет!
Опять-таки, неизвестно, по какой логике принимал решение мой поручик — и присутствовала ли там логика вообще — но он решил воспользоваться Словом из своего небогатого арсенала. Зачем он вообще когда-то выучил Слово, срывающее с человека одежду — скорее всего, для прикола — но именно это Голое Слово он и выкрикнул.