Как же я вас всех люблю, девочки!
Чуть позже, когда все остальные проказницы попрыгали в свои чаны с горячей водой, Аглашка, так и оставшаяся со мной, прижалась своим телом, похожим на батарею отопления — такая же горячая и такая же ребристая — и шепнула на ухо:
— Почему именно я?
— Потому что ты — самая лучшая, — я тихонько поцеловал ее в шейку.
— Я же… такая… ну…
— Скоморошка?
— Нет!
— Вредина?
— Нет!
— А какая тогда?
— Такая… такая… — Аглашка зажмурила глаза, — Такая некрасивая. Вот. Сказала.
— В каких местах ты, боюсь спросить, некрасивая?
Нет, я искренне не понял, с чего она так решила. Как по мне — просто красавица, стройная, гибкая, чернявая, ясноглазая. Из-за коротких волос, что ли, переживает?
Она потыкала себя в бока:
— Я же тощая, как щепка. Ты на других посмотри — вот они настоящие красавицы. А я — так…
Я послушно посмотрел на других. На тетю Анфию, блаженно откинувшую голову назад, так что над водой всплыли два объемистых буйка. На Настю и Клаву, весело плескавших друг в дружку водой. На Диту, которая встала в чане и наклонилась в их сторону…
— Ты чего на них смотришь⁈
— Ты же сама сказала…
— А теперь говорю — не смотри! Посмотрел? — тут же «логично» спросила моя скоморошка.
— Ну да.
— Кто красивее?
Вот оно что… Не у одного меня тут комплексы. Я-то смотрю на Аглашку с точки зрения двадцать первого века. Когда каноны красоты — на любой вкус. И вот именно такие, как она, мне всегда и нравились. Вот в этот раз я могу это с уверенностью заявить. Та же Олеся, другие девчонки, с которыми я встречался, они все были вот такого скоморошкиного типажа — стройные, гибкие, темноволосые, с небольшой грудью. Но Аглашка-то живет на Руси. Где красивыми считаются вот такие, как Клава или Настя — в теле. Не до бодипозитивного ужаса, конечно, но такие, чтобы и груди были большие и бедра широкие, и жирок присутствовал, и попа колыхалась. По сравнению с ними Аглашка действительно — не смотрится.
Я что, прям как тот герой книги — выбрал себе третий-сорт-не-брак, отход, на который никто не позарится? Да вот вам фиг! Любого, кто позарится на мою Аглашку — я в землю закопаю по самые уши! А тому, кто посмеет сказать, что она некрасивая — те самые уши отрежу!!!
— Ты, — я еще раз поцеловал ее. В межключичную ямочку. Такая уж она у нее приманчивая.
— Врешь? — вздохнуло мое скопление комплексов.
— Твоя ладошка уже пять минут чувствует, что не вру.
Да, при всей своей неуверенности в себе, Аглашка никогда не упускала случая немного пошалить… Дразнилка, что ж ты творишь…
— А может — это ты на других смотришь?
— Предлагаешь их выгнать?
Аглашка посмотрела мне прямо в глаза и быстро поцеловала в губы:
— Предлагаю пойти туда, где кроме нас никого нет.
Я замер:
— Аглашенька…
— Да. Давай быстрее, пока я не боюсь!
— Ты знаешь, что делать?
— Примерно.
— И я так же.
— Что будем делать?
— Будем пробовать.
— Ой. А разве… аах… так… можно?
— Можно.
— Точно…? Аах…
— Мне перестать?
— Я тебе перестану!
— Викешенька! Викешенька! Ви! Ке! Шень! КаааАААА!!!
— Теперь моя очередь.
— Но…
— Молчи. А то испугаюсь.
— Но…
— Молчи!
— Это я тебе плечо прокусила?
— Ты еще спину не видела.
— Ой. Мне стыдно. Даже смотреть страшно. Покажи!
— Аглашенька! Аглашенька! Аг! Ла!… Осторожно!
— Давай!!!
— Мне хорошо. Мне так хорошо, что даже плохо. Мне говорили, что это хорошо, но не говорили, что ВОТ ТАК хорошо!
— Мне… тоже… У нас есть попить? В горле пересохло.
— Вон там, квас на столике. Сейчас подам… Ай!
— Аглашенька…
— Мммм…
— У меня ноги трясутся.
— А у меня… у меня — руки.
— Викешенька, я, правда, красивая?
— Самая-пресамая. Прекрасная.
— Как Василиса?
— Василиса по сравнению с тобой — лягушка пупырчатая.
— А о чем ты сейчас думаешь?
Интересно, у этого извечного женского вопроса, оказывается, многовековая история. Правда, я раньше в такой ситуации не оказывался — как вы помните — но правильный ответ знаю.
— О тебе.
— А что ты обо мне думаешь?
— О том, что ты самая лучшая.
— Я еще неопытная.
— Страшно представить, что ты будешь творить, когда опыта наберешься… ай! Не шиплись!
— А когда я буду опыта набираться?
— Сначала сил — потом опыта.
Моя любимая скоморошка свернулась клубочком и прижалась к моему боку. А я смотрел в потолок и думал… Да о чем попало, мысли просто скользили по поверхности мозга, не углубляясь.
Вот, например — говорят, что мужчиной человек становится не тогда, когда переспал с женщиной, а тогда, когда убил своего первого противника. Или когда сам стоял на краю смерти и выжил. Или тогда, когда пережил смерть близкого человека. Много разного говорят… Но, знаете что?
Я убивал. Я выживал. Я переживал смерть близких. Но мужчиной, настоящим мужчиной, я почувствовал себя только сейчас.
Я — мужчина. Мужчина! МУЖЧИНА!!!
Глава 36
Помню, в прошлой жизни видел я в Интернете ролик под названием «Уровень спокойствия, к которому я стремлюсь». В нем видеорегистратор фиксирует, как автомобиль, несущийся по шоссе, не вписывается в поворот и слетает с дороги, перепрыгивая через кювет, и дальше летит по полю, уворачиваясь от пасущихся на нем коров. Вот примерно такие же ощущения у меня последние дни — что все полетело куда-то совсем не туда и все, что я успеваю — это лихорадочно крутить рулем и молиться, чтобы не влететь в очередную буренку. Правда, в том ролике — его название помните? — водитель спокойно комментирует происходящее в стиле «Оп, кювет…», а потом и вовсе начинает что-то напевать. К сожалению, до такого буддистского хладнокровия мне далеко, отчего мне постоянно хочется отреагировать на происходящее подобно герою другого ролика — сурку, истошно орущему в горах.
В наш терем забрался вор. А может — и не вор, может, очередной убийца, после того, как его заметила Голос, допрашивать было некого, а записки с перечнем дел на сегодня: «Отнести белье в прачечную. Зарезать Осетровского. Вынести мусор» — при нем не нашлось.
С ним, правда, были сообщники, но они ждали подельника за оградой и, услышав его истошный вопль — Голос почему-то прикончила его не сразу — они ломанулись прочь так, что и на коне не догонишь. О подельниках рассказала та же самая Голос, а вот мой вопрос, почему нельзя было прикончить вторженца тихо — она проигнорила.
Кстати, о ворах. Последствием вышеуказанного вторжения стала моя попытка отправиться в Москву, чтобы там поднять свои старые контакты в криминальной среде, среди московских татей, мошенников и разбойников, пусть понюхают, кто это ко мне приполз.
Попыткой — потому что меня… не выпустили из дома. Мол, если это был убийца — то не стоит облегчать задачу тем, кто захочет последовать по его стопам. А если не убийца — то это не означает, что убийцы не ходят хороводом вокруг нашего дома, ожидая, когда жертва высунет нос из норки. Фигурально выражаясь. Я про хороводы. Нет, мои любимые — и любящие и искренне беспокоящиеся обо мне — девочки, не предлагали хранить меня в сухом и прохладном месте, не выпуская на улицу. Просто — если мне выходить наружу, то с надежной охраной. Что резко снижает шансы спокойно поговорить с моими источниками, тем же Переплутом.
Я честно попытался объяснить, что информация о происходящем на Москве мне жизненно необходима… и это привело к тому что мне напомнили, что связи в криминальном мире здесь есть не только у меня. Аглашку я наотрез отказался отпускать от себя, но, как выяснилось, имели в виду и не ее. Помимо меня, в тереме ведь обитал еще один бывший подьячий Разбойного приказа.