— Голос?
— Что?
— Что я сейчас сказал?
— Ты сказал «Голос?».
— А до этого?
— Спросил у меня, что такое… Не помню, о чем спросил…
В голосе Голос явственно слышалась паника.
— Не спрашивай меня больше об этом… Я боюсь… Я боюсь… Я боюсь, что ты меня бросишь.
— Куда я тебя брошу?
— Ну так ты же меня в свою семью взял. А я забываю. Ты меня обратно выгонишь. А я не хочууу!
Господи, вот только психотерапевтом у призрака я еще не был.
— Голос.
— Не бросай меня, пожалуйстааааа!
— Голос!
— Что?
— Я тебя не брошу.
— Правда?
— Правда.
— Викешенька!!! Я тебя люблю! Я бы тебя поцеловала, если бы могла!
Ну, что я говорил? В моей безумной команде пополнение.
И все-таки — почему Голос не может говорить об Источниках?
Глава 38
Над золотой-серебрянной Москвой — золотилась она бревнами домов и чешуей кровель, серебрилась снегом и инеем — плыл перезвон колоколов и запахи пирогов. Не вся Москва поголовно, конечно, разве что все москвичи дружно вдруг кинулись бы к печам, но, так как кортеж боярина Осетровского проезжал сейчас через торговые ряды, что перед Красной площадью, а что ж это за рынок, без горячего фастфуда, который наперебой предлагают продавцам, покупателям, праздным зевакам, случайным проходим и вообще всем, кто не смог убежать горластые разносчики. Вот и стелется над шумными рядами рынка запахи печеного, жареного, пряженого теста.
В другое время тут бы еще и жареным мясом пахло, которое бодро крутили бы на вертелах в дощатых лавках те же разносчики. Да уже давно начался Филиппов поста, так что про мясо забудьте до самого Рождества. Нет, дома-то мяско кушают, наверное, все — под крышей Бог не увидит — но вот так внаглую нарушать требование поста прямо посреди улицы не каждый осмелится. Так что — нет в пирожках мяса. Грибы да капуста, яблок да варенье, рыба да каши, горох да репа, черемуха да вязига…
Блин. Есть захотел.
Блинами, кстати, тоже пахло. Хоть ты останавливай кортеж да покупай себе порцию ноздреватых поджаристых кругляков.
Я прогнал из головы вызванные невесть откуда приблудившимся словом «кортеж» ассоциации с синими мигалками. И без них мой кор… выезд, блин! — выглядит достаточно солидно.
Крытые сани, с резными стенками и зашторенными окошками, запряженные тройкой коней, а следом за санями — десяток стрельцов верхом. В одинаковых черно-зеленых, «осетрового» цвета, кафтанах, с одинаковыми кокардами на шапках. Я все же добился того, чтобы мастер-чеканщик сделал моего осетра на гербе похожим именно на осетра. А не на крокодила! И вот по образцу этого самого герба отчеканили медные кокарды для моего воинства. А пусть все знают, что это люди боярина Осетровского!
Понты — наше все.
Даже кони под стрельцами были одной масти. Каурой, то есть темно-рыжей, с коричневыми гривами и хвостом и широкой полосой-«ремнем» вдоль хребта. Конечно, набрать вещих каурок на всех моих бойцов было бы сложно, но тут мне помогла…
Моя Аглашенька, моя скоморошка.
Как оказалось — у скоморохов существовали свои секретные способы перекраски лошадей в любую существующую масть, от вороной до фиалковой… или фиалковой не существует? Неважно — скоморохи и в нее перекрасили бы. А будь у лошадей номера — еще и номера перебили бы. Да, о причинах такой перекраски и об источниках добычи лошадей скоморохами вы правильно догадались.
В общем, я купил просто лошадей разномастных, а уж Аглашка что-то над ними поколдовала — фигурально выражаясь, чем-то их намазала на ночь — отчего теперь от всего моего «автопарка» припахивало чем-то жженым — и теперь мой выезд радует глаз своей однообразностью.
Единственное, что выбивается из общего ряда и меня несколько напрягает — это шапки. Вернее — мех, которым они подбиты. По поводу меха мы с Нафаней и остальными стрельцами не смогли прийти к общему знаменателю, поэтому стрельцы красуются, кто во что горазд. Даже мех какой-то неизвестной мне зверюги по имени харза присутствует.
Зазвенели, отбивая время, часы на Фроловской башне. Я достал из-за пояса свои тиктакалки и сверился. Верно идут, не отстают, не спешат. А ведь я их ни разу не подводил. Что-то у меня все больше и больше вопросов к моему часовщику…
Ах, да — я ведь забыл сказать, куда это мы так бодро чешем, заставляя прохожих чесать в затылках, мол, что это за подразделение в незнакомом обмундировании скачет? Не знают на Москве еще боярина Осетровского, не знает… Пока еще.
Еду же я — в свой родной Разбойный Приказ. И нет, я вовсе не решил вернуться на службу, чтобы снова гонять татей и разбойников. У меня, так сказать, деловая встреча.
Князь Дашков вернулся.
Стрельцы в «крапивных» кафтанах, стерегущие вход в Приказ, явственно меня узнали — и поклонились в пояс. Не мне лично, конечно, а моему званию боярина. На Руси — как в Японии, хочешь, не хочешь, а кланяйся, как положено. Даже если ты еще недавно вот этого вот боярина палкой гонял, за то, что тот никак саблей орудовать не научится.
После взаимных раскланиваний с Дашковым — тут уже я должен чуть ниже поклониться, хоть мы оба и бояре, но я моложе — и вежливого вступления в стиле «Как жена, как дети?»… фигурально выражаясь, все же разговор о семье на Руси с посторонними не то, чтобы табу, но и не особо приветствуется. На самом деле князь рассказал о результатах своей охоты на неуловимого разбойника Степашку.
Разбойник тот был не так и прост, по слухам — колдуном он был могучим, отчего вместе с Дашковым на его поимку отправились и судные дьяки Чародейного приказа, злые до невозможности. Злые — потому что до этого они туда своих людей без Дашкова отправили. До сих пор не знают, куда пропали…
Да и с Дашковым дело не было простым и легким. Разбойник тот, по прозвищу «Дурман» успел «одурманить» множество крестьян, что жили вдоль Волги, на предмет того, что, мол, поднимайся, угнетенный люд, иду царя-кровопийцу свергать. Отчего получилась уже не банальная ловля разбойничьей шайки, хоть и разросшейся до невероятных размеров, а подавление самого настоящего восстания.
Вот тут и пожалеешь о том, что здесь Интернета нет. В наше время ты о ходе любой войны, хоть за тридевять земель, узнавал чуть ли не в режиме онлайн, а тут — чуть было свержение царской власти не пропустил.
— И что с ним теперь будет? — Степашку все же изловили и держали в знакомых мне подвалах Приказа тайных дел.
— Что еще с вором делать? — пожал плечами князь, — Конями разорвут на четыре части, сожгут и прах развеют.
Мда. Не стоило разбойнику царское прозвище публично озвучивать. Не любит наш царь-батюшка этого…
— Так что — народишко замирили, можно теперь дела спокойно вести, — подытожил, наконец, свой рассказ Дашков, — Ты, боярин Викентий, ко мне по нашему уговору пришел? Я свои земли тебе в вотчину готов хоть сегодня передать.
И с намеком посмотрел на мои пустые руки, мол — а где?
— По уговору, все верно, — не стал спорить я, — Только так уж получилось, что болота мне без всякой надобности.
Лицо Дашкова не изменилось, но, могу поспорить, в голове он мысленно вычеркнул строчку «Прокатило». Мол, не прокатило.
— Тогда о чем же разговор будет? Или ты другую землю себе под вотчину подыскал?
— Подыскал, — не стал спорить я.
Князь посветлел лицом:
— Неужели ж ты мне и Венец отдашь? Уговор-то был — если ты сам себе вотчину найдешь, то Венец все равно — мой.
— Отдам, — снова согласился я, — Уговор есть уговор. Венец твой. За десять тысяч рублей.
Это в наше время обесценивания всего и вся десять тысяч рублей — пФ, смешная сумма. Хорошая зимняя куртка столько стоит. А вот сейчас на Руси — десять тысяч рублей… Даже не знаю, с чем сравнить, с какой современной суммой. Сейчас на Руси десять тысяч рублей — это полный доход с хорошей боярской вотчины за ГОД.
Дашков медленно встал. Я тоже поднялся со стула. Во-первых — сидеть, когда твой собеседник стоит, как минимум, невежливо. А во-вторых — меня напрягает, когда на меня сверху вниз смотрят.