В этом месте я знатно пере… насторожился, в общем. И поинтересовался, нет ли риска приманить бесов, просто переговариваясь через зеркала. К счастью, Настя меня успокоила, сказав, что отражение, пока не открыт проход, пропустить бесов не сможет. Если, конечно, их, в данном случае, специально не позвать, но там сложная схема призыва и случайно это не получится.
В общем, с порталами я обломился, мне путешествия через Варп без всякой надобности, у меня с псайкерами-навигаторами напряженка, но, по крайней мере, осталась возможность дальней связи.
И вот сейчас нежно звонит зеркало, которое связано с зеркальцем моей любимой скоморошки… По которой я успел соскучиться… Сильно…
Я дотронулся до рамки зеркала, оно побежало рябью и в глубине стеклянного овала, вместо моего отражения появилась…
Морда беса.
С рогами, клыками и черными провалами глаз.
Глава 42
В первую секунду у меня, уже накрученного размышлениями об опасности отражающих поверхностей, всё упало. Мне показалось, что кто-то что-то где-то напутал и бесы все же могут прорваться через зеркало.
Во вторую секунду у меня упало сердце.
В третью до меня дошло, что эта страшная рожа — всего лишь маска, не очень-то и реалистичная. По крайней мере — для меня, как для человека двадцать первого века, избалованного цифровой графикой.
Ну и потом маска исчезла, открыв мне смеющееся лицо моей любимой скоморошки.
— Аа, испугался!
— Вовсе и нет, — незаметно перевел дух я, — Как твои дела? Что делаешь?
Следующим типовым вопросом сетевого пикапера должно было быть «Что на тебе сейчас?», но я, во-первых, пикапером и не был, это, между прочим, моя девушка, а во-вторых — мы не переписывались, а… даже не знаю, как это назвать? Перезеркаливались? В общем, я и так прекрасно видел, что на Аглашке сейчас только длинная белая рубашка, что для нынешней Руси — считай, что нижнее белье.
— С тобой разговариваю, — моя девочка хихикнула и, все так же лежа на животе, заболтала босыми ногами. Потом подняла их вверх, пошевелила ступнями — и я не смогу удержать от улыбки, розовые ступни торчали из-за ее головы как заячьи ушки, ми-ми-ми…
—…ты меня вообще слушаешь? — донеслось до меня сквозь розовый туман няшности.
— Слушаю! — я быстро-быстро заморгал глазами.
— Что я сейчас сказала?
— Ты спросила, слушаю ли я тебя. Вот, видишь, слушаю же!
— А до этого? — Аглашка сощурилась, как дьяк на допросе.
— Э…
— Никакого «э» я не говорила!
— Ну… я на тебя засмотрелся.
— Что там смотреть, ты меня уже сто раз видел… — она засмущалась и положила подбородок на сцепленные пальцы.
— Я тебя уже давно не видел.
— Вчера видел!
— Это не то!
— Ах, не то! Тогда я больше тебе ничего не покажу!
Почти после первого же сеанса зеркальной связи мы обнаружили, что можем прекрасно дразнить друг друга… ну… всяким…
— Жестокая Аглая!
— Да! И мое имя означает «жестокая»!
— Ты же говорила — «красивая»!
— Раз ты не хочешь на меня смотреть, значит, не красивая! Тогда я буду жестокая! И покажу тебе только… вот!
«Жестокая Аглая» приспустила рубашку, обнажив круглое белое плечико. Моему сердцу хватило, чтобы застучать чаще.
— Будешь меня слушать? — строго спросила она.
— Буду, буду, рассказывай!
— Ну, тогда не отвлекайся, — а плечо не прикрыла, жестокая!
Моя Аглашка, хотя и была вредной, проказливой, жестокой и дразнильной, все равно была внутренне намного взрослее, чем большинство знакомых мне в прошлой жизни девушек ее возраста… да что там — чем большинство моих знакомых в принципе. Она мысленно уже примерила на себя роль хозяйки боярского рода, и, в отличие от вышеупомянутого большинства, осознала, что хозяйка — это не та, что ходит в коже и с плеткой… воображение, прекрати! Прекрати, я сказал! Фу! Лежать!
Так. О чем это я? А, ну да.
Для большинства звание хозяйки — это одни привилегии. Мол, можешь сидеть в кресле и, щелкая плеткой… фу, я сказал!… раздавать указания слугам и холопам. Никому не приходит в голову, что для того, чтобы раздавать указания слугам, нужно, во-вторых — знать, что именно приказывать, чтобы все не пошло по бороде, а вот во-первых — иметь тех самых холопов и слуг. Каковые — вот ведь удивительно — не заводятся просто так, от сырости и твоего желания покомандовать.
Аглашка сразу уловила основную проблему рода Осетровских — полнейшее отсутствие тех самых холопов, крестьян, которые будут работать на моей земле, преумножая богатства рода. Вернее, основная проблема сейчас — это отсутствие вотчины, той самой земли, но моя скоморошка знает, что ее уже решаю я, а вот сразу за ней придется что-то думать насчет крестьян и прочего люда. И она сейчас эту проблему решает по мере своих сил и возможностей.
Ватага скоморохов, к которым она села на хвост, медленно ползет по северо-западу Руси, новгородским землям, останавливаясь в деревнях, селах и городах. И в каждом из них Аглашка ищет тех, кто готов бросить все и уехать хоть куда, лишь бы подальше отсюда.
Почему крестьяне, даже если они недовольны жизнью под рукой какого-либо боярина, не горят желанием уйти от него, хотя раз в год, на Юрьев день, и имеют такую возможность? Да потому что уйти-то можно, только вот — куда? Ты — крестьянин, ты живешь с земли и ты не сможешь ее сложить в мешки и утащить за собой. Тем более что и земля-то, на которой ты живешь, тебе не принадлежит, боярская она. И тут вот приходит к тебе девчонка-скоморошка и говорит, что есть другой боярин, который готов выделить тебе землю, при условии, что ты перейдешь под его руку… Нет, большинство крестьян — никуда не пойдет. Просто потому, что здесь вроде как все привычно, а там, в том далеком Алтае — бог весть, что творится. Но, во-первых, новгородцы, они по своей натуре более привычны к переезду на новые, неосвоенные земли, потому что вся история Новгородской земли, собственно, состоит из двух частей — «новгородцы двигаются осваивать новые земли» и «новгородцы отгоняют от освоенной земли тех, кто считает, что ее у них как-то несправедливо много и надо бы поделиться». Во-вторых же — всегда найдется тот, кто готов сорваться с места, движимый тем, что по-научному называется «shilus in popus». И в-третьих — если предыдущая категория может отправиться в мою будущую вотчину только через год, в следующий Юрьев день, когда выплатит все причитающиеся за год подати и налоги, то мне нужны люди, готовые уехать вотпрямщас. Кто это? Да сыновья, третьи-пятые-седьмые, те, в семье уже не столько трудовое подспорье, сколько помеха, те, кто отгребает и от отца — а то и от деда, и от старших братовьев и кто готов уехать хоть на край света, лишь бы почувствовать себя полноправных хозяином самому себе.
Вот среди таких вот людей Аглашка и вела свою агитацию. И каждый вечер отчитывалась мне, сколько людей ее выслушали, и со сколькими удалось заключить ряд, договор о намерениях, так сказать. Ну, чтобы потом не выяснилось, что они подумали и передумали.
А после этой отчетности от моего выездного хэдхантера, мы еще немножко… поболтали… Потом моя скоморошенька натянула рубашку обратно, чмокнула стекло зеркала и мы разошлись спать. В общем, намечающийся у меня разговор я отложил на завтра.
Завтрашнее утро началось с нежданного визита.
— Викешенька! — влетела в мою спальню Клава, — Там… Там…
Я, быстро, накрывшись одеялом — никакого представления о личном пространстве! — и смущенно покосившись на зеркало — хотя это и не смартфон и картинки в нем не сохраняются… а жаль… — сел на кровати.