— Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, — наконец просветил меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.
Услышав названную цифру, слегка растерялся. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?
— От Рождества Христова? — попытался уточнить конкретнее.
— Чего это вдруг? — удивился собеседник. — Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.
— Ясно, — вздохнул я облегченно. Как это я сам не сообразил, что это то еще старое летоисчисление, кажется, византийское. Жаль не знаю, сколько лет разницы между этими летоисчислениями. Тысяч пять или шесть… Та-ак, новое летоисчисление на Руси ввел Петр Первый. Значит его еще нет, или он еще до этого не додумался. Кстати, кто сейчас на троне?
— Еще один важный вопрос, Александр. Поведай темному монаху, кто сейчас сидит на российском престоле? — озвучил я вопрос и насторожился, ожидая реакцию возницы.
Однако тот лишь сокрушенно покачал головой, видать, окончательно смирился с моей дремучестью, и ответил:
— Уже год как на престол взошла юная Ольга Федоровна Годунова.
Фигасе! Это какая-такая Ольга Федоровна, да еще Годунова? Как бы плохо я ни знал историю, но никакой Ольги Федоровны быть не должно. Тем более — Годуновой. Не ну, быть-то она могла и быть, но только не на престоле. Не было у нас такой царицы. Годунов Борис был. Потом, кажется, началась череда каких-то лже-Дмитриев. Так, надо прояснить обстановку.
— Будучи иноком, — заявил я, как бы между прочим, — слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?
— Ошибаешься, инок…
— Не смей называть меня иноком! — решил я определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. — Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!
— Ды, это, — мужик явно растерялся, соображая, как среагировать на неожиданный наезд.
Сделав вид, что остываю, я миролюбиво продолжил:
— Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, — и не дав Алексашке осмыслить услышанное, вернулся к прерванному разговору: — Так значит, был такой царь — Борис Годунов.
— Был, а как же. Аккурат после Федора Иоанновича и царствовал. А не после Ивана Васильевича, как ты сказал.
— А нынешняя царица кем ему приходится?
— Не царица — Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Третьего.
— Ясно, — произнес я, понимая, что сходу мне в эти наследно-царственные дебри лучше не лезть. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге — допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории — но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной — обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?
Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.
— Сколько ж годков императрице?
— Десять недавно исполнилось, — ответил Александр, погоняя лошадей.
Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.
— Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? — продолжил я выспрашивать княжьего денщика. — И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?
— Эх, — шумно вздохнул собеседник и сокрушенно покачал головой. — И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.
— О каком горе?
— Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.
— Да как же так могли отравить-то? — искренне удивился я услышанному. — Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?
— Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.
Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.
Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое-что узнать о мире, в который меня занесло.