— Вимпацетин, — поясняю в финале своей истории, — это препарат, лишающий человека памяти. Если вам когда-нибудь доводилось встречать человека, абсолютно ничего не помнящего, то, возможно, это был изгнанник из нашего монастыря.
— Доводилось, — кивает Алексашка, но тут же умолкает, повинуясь жесту Князя, отмахнувшегося от него.
— Где находится сей странный монастырь, ты, Дмитрий Станиславович, конечно же не помнишь? — вопрошает князь у меня, недоверчиво прищурив правый глаз.
— Не помню, — с виноватым видом развожу руками и вздыхаю. — Вернее будет сказать — не знаю. Ибо никогда до сих пор не покидал его стен. Местоположение монастыря скрывалось от всех. Об этом знали только сам Ректор и члены ученого совета, к коим я не принадлежал.
— Сдается мне, что ты врать горазд, Дмитрий, — Петр Александрович кладет руку мне на плечо и пристально смотрит в глаза.
Пожимаю плечами и смотрю на него обреченно-невинным взглядом.
— К сожалению, Светлейший Князь Петр Александрович, я ничем не могу подтвердить свои слова. А потому целиком полагаюсь на ваш суд и ваше доверие.
Виновато опускаю голову, уставившись взглядом в свои зимние ботинки. Стоп! Как это ничем не могу подтвердить свои слова? Могу!
— Возможно, частичным доказательством моих слов будут некоторые детали одежды, которая находится на мне, — сообщаю князю.
Тот подозрительно осматривает меня. Расстегиваю молнию на одном ботинке, снимаю его и показываю подступившим зрителям, несколько раз вжикнув туда-сюда.
— Вот, застежка, именуемая «молнией». Сама молния пластиковая, а «собачка» — вот эта штучка, служащая для соединения застежки — металлическая. Вряд ли во всем мире вы найдете мастеров, способных сделать такое, — с удовлетворением отметив открытые рты слушателей, продолжаю: — Обратите внимание на подошву. Кто-нибудь сможет сказать, из какого материала она сделана?
— Из какого же? — спрашивает Петр Александрович, забирая из моих рук ботинок и с интересом ковыряя ногтем синтетический каучук подошвы.
— Не могу сказать, — в очередной раз развожу руками. — Сие знание сгинуло в провале моей памяти. Но уверен, что подобного материала вы не найдете нигде в мире.
Хочу еще показать металлическую молнию на ширинке джинсов, но никак не могу придумать, как покорректнее это сделать. Однако следующее заявление князя заставляет меня забыть о ширинке и подумать о собственном здоровье.
— Может, все таки дыба поможет возродить твою память, Дмитрий? Ты даже не представляешь, скольким несчастным сей способ помог.
— Воля ваша, Петр Александрович, — говорю, внутренне холодея, но стараясь сохранять внешнее спокойствие. — Однако я уверен в безрезультатности этого метода, ибо никакими пытками не вытянуть из человека того, что он не знает. А вот ложную информацию получить можно.
— Какую такую ложную информацию?
— А такую, когда сломленный пытками человек начинает соглашаться на все, и говорить все, что на ум взбредет, лишь бы его больше не пытали. Много ли пользы будет от такой информации? — озадачиваю князя вопросом и тут же продолжаю: — Зато от здорового от меня может быть гораздо больше пользы, благодаря сохранившемся обрывкам знаний и прогрессорскому складу моего ума.
Светлейший князь задумчиво смотрит на меня, теребя в руках ботинок. Несколько раз вжикает молнией, удивленно хмыкает, зачем-то нюхает внутренности обувки и, сморщив нос, отбрасывает его к моим ногам. А чего он хотел? Я же почти сутки не разувался.
— Чую я, плут ты, Дмитрий. Однако чем-то приглянулся ты мне. Потому, ежели все равно идти тебе некуда, будешь пока при мне, а там посмотрим. Алексашка, вели завтрак подавать!