— Напраслину на меня возводят, боярин, — говорит он, заметив меня. — Не убивал я лекаря. Я же подле тебя был все время.
— Можете быть свободны, — киваю на дверь стражникам.
Те непонимающе смотрят, то ли не поняв, что я имею ввиду, то ли соображая, стоит ли мне подчиняться.
— Пошли вон! — переводит на понятный им язык воевода, и мужики споро покидают помещение.
Продолжая играть великого конспиратора, поочередно подхожу ко всем дверям и, резко отворив, выглядываю. Не обнаружив подслушивающих шпионов, возвращаюсь к воеводе и, предложив ему сесть за стол, диктую текст расписки. Видно, что лично скрипеть пером тому доводится нечасто — высунув кончик языка и то и дело вытирая со лба выступающий пот, тот медленно выводит на удивление ровные буквы.
— Так, отлично. Теперь здесь подпись и число, — тычу пальцем в нижний правый край листа. — Ну вот, теперь можно приступить непосредственно к делу.
Беру со стола перочинный, в полном смысле этого слова, ножик и подойдя к гвардейцу перерезаю веревки на его руках.
— Садись, — указываю ножиком на лавку. — Рассказывай.
— Что рассказывать-то, боярин?
— Все рассказывай — где был, чем занимался с того момента, как меня вчера подстрелили, кто может подтвердить.
— Дык, не был я нигде, — растерянно говорит Савелий. — Подле тебя неотлучно находился.
— И ночью никуда не выходил?
— Единожды только и вышел по нужде.
— Кто-то видел, как ты выходил?
— Дочка воеводы Полина Афанасьевна как раз из светелки своей выходила. Она может подтвердить. И еще кто-то из холопов дрова в избу заносил, — с готовностью сообщает Савелий, не понимая, что указывает на нежелательных свидетелей.
Бросаю взгляд на воеводу. Тот внимательно слушает, забыв о своей обязанности вести протокол допроса. Может, оно и к лучшему, что забыл.
Снова обращаюсь к гвардейцу:
— Когда последний раз видел лекаря Илью?
— Лекаря-то? Дык, как он твою голову перебинтовал, Так и ушел. Более не видел я его. И не убивал я…
— Погоди, — поднимаю руку ладонью вперед, осаживая вскочившего арестанта. — Ты с лекарем о чем-либо разговаривал? Может, ссорились или спорили о чем?
— Да о чем же мне с ним спорить, боярин? Он же лекарь, а я солдат.
— Отвечай по существу! — прикрикиваю для порядка на гвардейца.
— Не было промеж нас ни ссоры, ни спора какого. Нешто я буду лекарю перечить? — снова не сдерживается бедолага. — Он как наказал тебе покой обеспечить, да еще сказал, чтобы бульон куриный обязательно сварили — от удара головы помогает, так и ушел.
— То и я слышал, — подает голос воевода, — про бульон-то.
— Так я ж и не видел больше Илью, — Савелий переводит взгляд то на меня, то на воеводу и произносит на этот раз тихим поникшим голосом: — Не убивал я лекаря.
Мне искренне жаль парня. Жаль, несмотря на то, что это он той злополучной ночью под руководством Алексашки накинул мне на голову кафтан и постоянно отвешивал тумаки, пока меня, связанного, вели к князю. И будь на то княжеская воля, снес бы Савелий мою голову сабелькой не задумываясь, а может, и испытал бы даже некое удовлетворение. А мне вот его жаль. Вот такое я дитя цивилизованного века.
— Я тебе верю, Савелий, — кладу руку на плечо гвардейца. В его глазах вспыхивает надежда, но я продолжаю: — Однако моей веры мало. Твою невиновность необходимо доказать.
— Как же доказать-то? — вопрошает воевода.
— Очень просто, — поворачиваюсь к нему. — Необходимо найти настоящего убийцу.
В помещении воцаряется молчание. Лишь гул огня да потрескивание дров в жаркой печке нарушают тишину.
— Как же его найти-то? — на этот раз спрашивает гвардеец.
— А это уже не твоего ума дело. Тебе, не прочитавшему за свою жизнь ни одного трактата древнегреческих детективов Конан Дойля и этого, как его, Дарьяла Донцова, не понять всей тонкости детективной логики, — бросаю взгляд на воеводу и понимаю, что тот тоже не понимает не только детективную логику, но и основную часть сказанных мною слов. Впрочем, как и я сам. И вновь возвращаюсь к Савелию: — Тебе, братец, пока придется посидеть здесь. Тут уж ничего не поделаешь. Ежели тебя отпустить, то истинный убийца сразу насторожится и затаится. Понял? А ты, Афанасий Егорыч, распорядись, чтобы его не связывали и содержали в более достойных условиях. Истинной причины такого послабления не поясняй. Скажи, например, что Савелий обладает какими-нибудь ценными сведениями, а потому должен быть в полном здравии до особого княжеского распоряжения. Ну, или сам что-нибудь придумай более правдоподобное. Не мне же тебя учить, в самом-то деле.