Когда разбудили ранним утром и сообщили, что пора отправляться в дорогу, я старательно пытался вспомнить все вчерашние разговоры. Однако ничего в голове не прояснилось. Куда мне вновь предстоит ехать? Наверняка в столицу.
— Примерь одежку, Дмитрий Станиславович, — воевода протянул мне короткую шубейку из белой дубленой кожи. Такие полушубки я видел в фильмах про Великую отечественную у советских командиров. К полушубку, который оказался впору, я получил мохнатую овчинную шапку. После чего хозяин крепости протянул ножны со слегка изогнутым клинком. — И сабельку прими. А пистоли у сотника спросишь.
— У какого сотника? — не понял я.
— Михайло Волобуева отрядил я во главе полусотни тебе в сопровождение, Дмитрий Станиславович, — пояснил воевода.
Я лишь хмыкнул, подумав о заднем уме Афанасия Егоровича. Отряди он казачков ранее, глядишь, и не случилось бы беды, не угоняли бы сейчас Алену с сопровождающими нас парнями в рабство. Оно конечно я сам от большого сопровождения отказался, Но, кто я такой? А воевода он на то и воевода.
— Ну, коли одежа ладна, пора и в путь, — Афанасий Егорыч первым выходит из дома, впустив внутрь морозный воздух.
Снаружи еще царят предутренние сумерки. Зябко передернув плечами, испытываю сильное желание вернуться в тепло, раздеться и забраться под пуховое одеяло. В усмешку на мои мысли утренний морозец чувствительно щипает кончик носа.
Возле крыльца нас ожидают несколько всадников. Неожиданно легко для своего грузного тела воевода вскакивает в седло и выжидательно смотрит сверху. Понимаю, что свободная лошадь предназначена мне. Он что, думает, что я тыщу верст в седле скакать буду? Да я ж себе последние мозги отобью! Однако, протестуя в душе, все же взбираюсь в седло. Кавалькада трогается.
— Дубль два, — комментирую вторую попытку покинуть крепость.
Воевода вопросительно оборачивается на мое восклицание, но делаю вид, что всматриваюсь куда-то в сумрак.
Первое смутное подозрение шевельнулось, когда я заметил, что мы направляемся не к тем воротам. У башни, которую осматривал в первый день, когда встал после ранения, было людно и, я бы даже сказал, лошадно. Несколько десятков казаков в мохнатых шапках и с ружьями за спиной, горячили коней.
— Михайло, — окликнул воевода.
К нам подскакал казак в таком же, как на мне светлом полушубке, и принялся докладывать о готовности.
— Здрав будь, боярин Дмитрий, — отвлекло меня приветствие еще одного подъехавшего всадника.
С удивлением таращусь на Данилу. Ямщик разве что одет не как все казаки. На нем стеганый кафтан и войлочная шапка. Но за плечами ружье, а на боку сабля.
— А ты чего это верхом? — спросил я, забыв ответить на приветствие.
— Нешто я б в погоню на санях отправился? — удивился тот.
— Очень уж просился хлопец с тобой в погоню за людокрадами, — словно оправдываясь, пояснил присутствие Данилы воевода. — Ну, да пусть будет при тебе, Дмитрий Станиславович.
— В погоню? — только и смог вымолвить я. Осознание того, что меня отправляют в погоню за бандитами, заставило все остальные вопросы застрять в глотке.
— Я должен освободить брата, — истолковал, как сомнения, мой остановившийся на нем взгляд ямщик.
Лишь когда миновали мост через реку Оскол и ехали через Стрелецкую слободу, ко мне вернулся дар речи, и я попытался наводящими вопросами прояснить обстановку у ехавшего рядом воеводы. Как я уже понял, мы отправляемся в погоню за бандитами. Воевода выехал нас проводить. После нескольких осторожных попыток узнать, с какого перепугу с казачьим отрядом отправили меня, выяснилось, что отправили-то не меня с казаками, а их придали мне в помощь. О-бал-деть! Нет ну, может я вчера и выпил пару бокальчиков вина, но пьяным точно не был. И точно помню, что не только не высказывал, но даже и не испытывал желания отправляться в погоню за кем бы то ни было. Оно конечно мне искренне жаль Алену Митрофановну. Но кто она мне такая, чтобы ради нее бросаться на верную смерть? Да у меня таких Ален было… Я им кто, Рэмбо, что ли? Я обычный мелкий предприниматель, разложенный сумасшедшим алкогением на нуклоны. Меня вообще нет! Это вообще не я!
— Удачи тебе, Дмитрий Станиславович, — оборвал вихрь моего мысленного негодования голос Афанасия Егоровича. — Эх, скинуть бы годков десяток, да не было б на моих плечах заботы о крепости, составил бы я тебе компанию. До чего ж иной раз душа тоскует по лихим походам! Но ты, друг Дмитрий Станиславович зазря головой не рискуй. Мне за тебя перед Светлейшим ответ держать. Ежели уйдут тати на турецкую сторону, значит судьба такая у Алены Митрофановны. Ты туда не суйся. Я и сотнику дал наказ не пущать тебя, ежели что. Не то и девицу не спасешь, и сам голову сложишь.