Когда бетонные укрепления опорного пункта остались позади, штабс-капитан нарушил молчание.
— Владимир, несмотря на рекомендацию графа Зверева… Не сочтите за оскорбление, но хотелось бы убедиться в ваших возможностях. Если так случится, что мы зайдем в сумеречную зону, жизнь всего моего отряда может зависеть от вас, поэтому…
Да, глаза у меня обычные, похоже это всех озадачивает. Кивнув, я откинул крышку кобуры-футляра и достал маузер. Камни-инклюзы были уже в пазах, так что и оружие, и мою руку объяло оранжевое сияние.
— Благодарю, — кивнул Ромашкевич, заметно удивившись яркости.
Остальные бойцы в машине сохраняли молчание, но заметно приободрились. Все, кроме одного — он сидел на откидной сидушке у борта сзади-сбоку от меня и заметно нервничал. Я заметил это, убирая маузер в кобуру и словно невзначай обернувшись. Первый раз может, мандраж. Хотя… погон как у водителя, с одним просветом и одной звездочкой — прапорщик, не может он новичком быть. Тем не менее, взгляд — особенно при взгляде на меня, бегает.
Вот сейчас, когда я второй раз «случайно» обернулся, ерзая на сиденье, глаза волнующийся прапорщик снова отвел. Или я уже сам себя накручиваю? Так, этот «испуганный» единственный без нормального оружия, только пистолет на поясе. Вместо автомата или пулемета — небольшой чехол, как будто для странного музыкального инструмента. Проштрафившийся писарь из штаба? Музыкант полкового ансамбля, в неудачный момент исполнивший похабную частушку? Ладно, неважно — остальные на его нервяк внимания не обращают, значит ничего особенного не происходит.
— Господин капитан, я ни разу не был в сумеречной зоне, — повернулся я к Ромашкевичу.
— Сегодня мы это исправим, — кивнул штабс-капитан, пристально на меня глядя.
Вот сейчас я мог ошибку сделать. Как вольнослушатель боярин Морозов записан рядовым, но как вармастер занимаю полковничью должность — а значит, по идее, могу обращаться к Ромашкевичу, откидывая приставку «штабс-». Или не могу, и это право доступно только старшим по званию, а не по должности? Или мне надо было сказать «капитан», а не «господин капитан?»
Ох уж эта субординация табеля о рангах, в котором сходу не разберешься. Задумавшись, я сейчас прямо как Семен Семенович Горбунков в мыслях заметался: «А зачем он спросил? А зачем я соврал?», но усилием успокоился. Рядом полчища демонов за пеленой, а я о такой ерунде переживаю.
— Будете регулярно с нами в патруль выходить, посетите не только сумеречную зону, но и сумрачную, — в подтверждение моим мыслям произнес Ромашкевич. Может оценка в его пристальном взгляде сейчас с возрастом связана, кстати — все забываю, что мне тут на вид пятнадцать.
— Есть разница?
— Сумеречная зона, сумерки — суть туман, внешняя граница ожога, — показал на накрывшее землю облако мглы Ромашкевич. — В сумеречной зоне возможно даже жить, было бы желание. В сумраке, сумрачной зоне — дальше к центру ожога, уже тяжело, там все совсем другое. Туда можно ненадолго заскочить, на пару часов максимум. Но обычно оно того стоит.
— Трофеи?
— Нет, трофеи собираем в сумерках, с бестий. В сумраке главная цель — артефакты. Внутри ожогов некоторые предметы словно напитываются силой, приобретая новые свойства, и за них положены серьезные призовые.
— Сегодня в сумрак заходим по плану?
— Нет, в этот раз нет. Сегодня для вас ознакомительная экскурсия по плану — пройдем по сумеркам, выманим и расстреляем пару десятков бестий, соберем что от них останется. Легкая прогулка.
— Бестий еще разделывать надо будет?
— Нет. Если любую бестию убить на обычной земле, под нашим солнцем вне сумеречной зоны, они превращаются в вязкую серую массу, которая все разъедает как кислота. Бестии — суть концентрированная скверна, она заражает землю так, что в месте гибели твари больше никогда ничего не растет.
При этих словах Ромашкевича я вдруг понял, что именно послужило причиной «оплавленных» укреплений линии обороны. Похоже, бестий там косили тысячами — даже плечами передернул, представив картину, с воображением у меня проблем никогда не было.
— … если же бестию убить в сумеречной зоне, то они очень быстро разлагаются, но превращаются не в скверну, а в дым. Испаряются. Все, что останется на месте гибели и есть трофеи. Глаза — остаются всегда. Они каменеют, превращаются в камни аналоги-накопителей. Чем меньше тварь, тем хуже камни, и не каждый из них подходит для использования без обработки, хотя кригскомиссариат выкупает всё. Все остальное зависит от вида бестии. Клыки, когти часто остаются, иногда окаменевшие органы. Если повезет, можно найти кристаллизованную эссенцию или мутагены. Но здесь подобное бывает совсем редко, в этом ожоге бестии совсем невысоких рангов. Нас сюда из-под Бухарского ожога перевели недавно — вот там было тяжело, но и призовых поболее. Тут мы почти как в крымском санатории расслабляемся.
Вслух никто из патрульных слова Ромашкевича не прокомментировал, но было видно по взглядам, что под закрывающими лица платками кто-то улыбнулся, кто-то покивал согласно.
— Сейчас мы первый опорный пункт архангелов проедем, в их зоне контроля можно уже будет в туман заскочить, там выманить пару стай и пострелять бестий.
— Архангелы?
— 17-й пехотный Архангелогородский Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича полк. Их сюда вместе с нами перевели после апрельского прорыва в Бухарском ожоге. Серьезные ребята, у них в полку недоученных бояр много, лучше если что их за спиной иметь. Этот ожог хоть и спокойный, но тем не менее, со скверной шутки плохи, ошибок не прощает.
— Ясно. Мне что делать, какая задача?
— Отдыхайте, наслаждайтесь видами, остальное мы сделаем. Если вдруг увидите демона, стреляйте и постарайтесь в него попасть.
— Как я его узнаю?
— Если демона увидите, вы это поймете.
— Увидишь медведя, дерьмо будет, — прошептал я, отворачиваясь.
— Что, простите? — надо же, услышал Ромашкевич.
Подумав немного, все же рассказал анекдот про наставления новичку от опытного охотника, как в крайнем случае можно попробовать дезориентировать медведя, лишив его зрения на время. Засмеялись почти все, неожиданно громко. Не думаю, что такой смешной анекдот, просто в машине с моим появлением царило некоторое напряжение. Все же между армейскими и боярскими корпусами отношения часто напряженные, насколько понимаю, не все и не всегда притираются. Да и «практиканты» разные бывают, так что первая настороженность понятна.
Еще около часа мы нарезали змейку у границы тумана, после чего заехали в один из опорных пунктов архангелов для заправки. Закончили быстро, и когда отъехали вдоль линии укреплений на километр примерно, оказавшись между двумя опорниками, Ромашевский поднялся на сиденье и взмахом красного флажка показал изменение направления движения. Сев обратно, он посмотрел на часы.
— Поручик, запишите в журнале, что в десять двенадцать я наблюдал подозрительное движение и отдал приказ группе пересечь границу сумеречной зоны для проверки.
Когда я посмотрел на штабс-капитана с немым вопросом, он кивнул и заговорил вполголоса.
— После каждого рейда с нами работают дознаватели из серых. Без особого усердия, понятное дело, но соблюдать правила приличия надо — приближение к границе для провокации тварей прямо не запрещено, но и не приветствуется.
Машины между тем уже повернули и разошлись по сторонам веером. Некоторое время мы умеренно пылили в сторону нависающего над землей облака серой мглы. За это время тенты и маскировочные сети оказались полностью скатанными, стрелки заняли места у пулеметов. Я достал маузер, присоединил кобуру-приклад, поставил оружие стволом вниз в специальный держатель в двери.