Там охота шла за волками и лисицами, в другом месте за зайцами, в третьем — за птицами. В охоте за зверями работали егеря и охотники: они были в зелёных кафтанах с золотыми и серебряными перевязями; у каждого на такой перевязи висел блестевший золотом либо серебром рог; шаровары красные, шапки горностаевые, рукавицы лосиные. Сначала пускали, по обычаю, гончих собак спугнуть зверя, а егеря и охотники скакали вслед… На медведя охотились в дремучих лесах, царя не пускали близко. Выбирались охотники крепкие, рослые, сильные; борцы с медведями приобретали славу в охотничьем кругу, как храбрецы в военном. Царя приглашали приблизиться только тогда, когда медведя проколют рогатиною или попадут в него пулей. После охоты за зверем или за птицею наступал обыкновенно пир в палатках…
Князь Иван Алексеевич, сходясь с Остерманом и другими европейскими партиями, говорил, что ему надоедают эти забавы. «Не по сердцу мне, — выражался он, — когда царя заставляют делать дурачества, не терплю наглости, с какою с ним начинают обращаться на охоте».
Князь Алексей Григорьевич ластился к Остерману, а Иван его не любил. Остерман, так сказать, лавировал между ними: слушал со вниманием сына, когда тот жаловался на родителя, но показывал участие к отцу, когда тот говорил о проказах сына.
Сестре Наталии всё это, и особенно Елизавета, было не по душе.
Нелегко было 14-летнему отроку разобраться во всех этих хитросплетениях. У него было чувство вины перед сестрой, к этому добавлялась вина перед Меншиковым и Марией, — в начале 1730 года пришла весть об их кончине.
Причина четвёртая. Отношения с Долгорукими.
Долгорукие спешили взять на удочку царственного юношу и покончить начатое, чтоб не дать ему времени одуматься. На 30 ноября 1729 года назначили обручение.
Царская невеста, объявленная с титулом «её высочества», находилась тогда в Головинском дворце, где помещались Долгорукие. Туда отправился за невестою князь Иван Алексеевич, в звании придворного обер-камергера, в сопровождении императорских камергеров. За ним потянулся целый поезд императорских карет.
Княжна Екатерина, носившая уже звание «государыни-невесты», была окружена княгинями и княжнами. По церемонному приглашению, произнесённому обер-камергером, невеста вышла из дворца и села вместе с матерью и сёстрами в карету, запряжённую цугом, на передней части которой стояли императорские пажи. По обеим сторонам кареты ехали верхом камер-юнкеры, гоф-фурьеры, гренадеры и шли скороходы и гайдуки пешком, как требовал этикет того времени. За этой каретой тянулись кареты с родственниками Долгоруких… По прибытии на место обер-камергер вышел из своей кареты и стал на крыльце, чтобы встречать невесту и подать ей руку при выходе из кареты. Заиграл оркестр.
В одной из зал дворца, назначенной для обручального торжества, на шёлковом персидском ковре поставлен был четвероугольный стол, покрытый золотою материею: на нём стояли ковчег с крестом и две золотые тарелочки с обручальными перстнями. По левой стороне от стола, на другом персидском ковре, поставлены были кресла, на которых должны были сидеть бабка государя и невеста и рядом с ними на стульях мекленбургские принцессы и Елизавета, родственники невесты и знатные дамы. По правой стороне от стола на персидском ковре поставлено было кресло для государя.
Обручение совершал новгородский архиепископ Феофан Прокопович. Над высокою четою во время совершения обряда генерал-майоры держали великолепный балдахин, вышитый золотыми узорами по серебряной парче.
Когда обручение окончилось, жених и невеста сели на свои места, и все начали поздравлять их при громе литавр и при пушечной троекратной пальбе. Фельдмаршал князь Василий Владимирович Долгорукий произнёс царской невесте свою знаменательную речь:
«Вчера я был твой дядя, нынче ты мне государыня, а я тебе верный слуга. Даю тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как на супруга только, но как на государя и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твой род многочислен и, слава Богу, очень богат, члены его занимают хорошие места, и если тебя станут просить о милости для кого-нибудь, хлопочи не в пользу имени, а в пользу заслуг и добродетели. Это будет настоящее средство быть счастливою, чего я тебе желаю».
В то время говорили, что этот фельдмаршал хотя и дядя царской невесты, но противился браку её с государем, потому что не замечал между ними истинной любви и предвидел, что проделка родственников поведёт род Долгоруких не к желаемым целям, а к бедствиям.