— Отлично, — кивнула я. — Вот ты с Акашкой этим и займешься. Школу сделаем, ясли… Смотри, — я указала на Епифаньку, — ты его дурным мнишь, а он не дурен. Я тебе это сейчас докажу в два счета.
И, пока Пимен продолжал хлопать глазами, улыбнулась Епифаньке. Это я виновата — закидала его вопросами, не выяснив, как он воспринимает мир. Сколько таких Епифанек по всему городу что среди холопов, что среди вольных и даже дворянских и боярских детей? Учить и социализировать их мне придется самой, пусть я не знаток и даже не дилетант, нахваталась чего-то из статей, не факт, что вообще профессиональных… Но я образована, справлюсь.
— Смотри на меня, слушай, и если да, то кивни, а если нет — помотай головой, — отчетливо сказала я. — Уразумел?
Епифанька кивнул.
— Тебя Петр прислал? — Кивок. — Он часто так делает? — Опять кивок. — Ты убираешь со стола? — Кивок. — А ставишь яства? — Отчаянное мотание. Великолепно пошло, теперь главное — мне не сбиться. — Ты в тот день пришел, в трапезной был кто?
Епифанька помотал головой.
— А нас с боярином ты слышал? Голоса наши, как мы говорили?
Епифанька призадумался. Я покосилась на Пимена — у бедняги брови вот-вот грозили скрыться под волосами, а глаза выпасть из орбит. То ли еще будет, и я тебе обыск еще припомню. Епифанька морщил лоб, даже глаза закрыл, и наконец уверенно кивнул.
Великолепно.
— Ты только меня да боярина слышал?
Я не давала указаний неопределенно трясти всем телом, выражая неуверенность или незнание, но Епифанька правильно понял меня, а я его.
— Ты убирал трапезную, спускался кто туда? — Мотание головой. — А заходил? — Он может воспринимать мои слова буквально: «спуститься» — сверху, зайти — через дверь, ведущую из сеней или как это помещение называется. На что он среагировал? Я спросила — оставался ли кто, когда мы с боярином в кабинет ушли, и получила возражения словам Пимена и странный жест. А что если… — А кто выходил из кабинета, Епифан? Из кабинета, где я с боярином была?
Мне показалось, что Пимен сейчас грохнется в обморок, но ничего, он справился, лишь совершил ритуальный жест. Смотрел на меня он настолько благоговейно, что у меня закрались сомнения — не шлепнется ли он на колени. Да, приятель, я умею и не такое — сама не подозревала, — так что лучше скорее ко мне привыкай…
Епифанька кивнул.
— И кто выходил?
Да я же сейчас узнаю имя убийцы.
Епифанька улыбнулся совершенно по-детски, светло, и — черт, где-то я должна была облажаться! — в который раз изобразил свой жест. И, что меня поразило, до него дошло, что я его не понимаю. Он повернулся, склонив голову, взглянул на Пимена, тот сообразил, отошел в сторону, Епифанька выскочил в трапезную и начал актерствовать.
Наверное, эта пантомима ему доставила удовольствие, а я наблюдала за тем, как он «объясняет», что и как делал, и думала — нет, он неглуп, это мы все тупые, бессмысленно и бесчеловечно ставить на парнишке крест потому, что он не может разговаривать с нами. Я ведь могу обучить его грамоте, подумала я, его и многих других из тех, кому не повезло от рождения… Чем Епифанька хуже Пимена? Холопы могут быть грамотными, местные законы дозволяют. Могут — и значит будут.
Епифанька, не поворачиваясь — он стоял к нам спиной, словно бы убирал со стола — помахал рукой. Кто-то вышел из кабинета? И затем, как бы подтверждая свои слова, Епифанька вздохнул и выразительно утер лоб сперва правой рукой, затем левой. После он опять продолжил «уборку».
— Довольно, — остановила я его. — Поворотись ко мне. Ты этого человека не видел, но слышал?
Епифанька кивнул, довольный тем, что ему удалось донести до меня мысль.
— Мужчина то был?
Епифанька засмеялся, указал на Пимена и несколько раз топнул так яро, что на столе подпрыгнули огоньки свечей. Пимен налился краской, я резко махнула на него рукой — не лезь.
— Ы-ы! — изрек Епифанька и на цыпочках сделал несколько шагов, а потом остановился, уставился на меня, ожидая то ли похвалы, а может… черт знает, как ему доставалось.
— Женщина?
Епифанька снова задергал плечами и головой, и я окончательно убедилась, что моя идея с образованием более чем гениальна. Господи, он не просто наблюдателен, он еще и умен, он ведь не видел того, кто вышел, и не дает мне неверных показаний, он оставляет все выводы мне! Мыслимо ли такое даже от человека, которому дана речь?
— Иди, — улыбнулась я, — Пимен тебе сластей купит. Любишь сласти? Вот и славно. Иди, иди.
Епифанька ушел. Пимен, который, наверное, за всю жизнь не испытывал потрясений больше, чем за то короткое время, что я пребывала в теле его хозяйки, не выдержал и сел.