Но поехать со мной на свадьбу к Ривке он отказался. Слишком далеко, слишком дорого, непонятно, куда себя деть в окружении евреев с этими их традициями и обычаями. Нет-нет, я и без него обойдусь. Что ж, жена всегда знает, когда нет смысла настаивать. Я повеселела, сказав себе, что, раз уж предстоит снова побыть Малкой, без Деклана это будет сделать легче. Так оно и вышло.
Свадьба получилась совершенно иная: шатер в огромном саду Файнов, песни и молитвы на иврите, разбивание бокала, связанное то ли с разрушением храма, то ли еще с чем-то. Спросить я не могла: Малке полагалось обо всем этом знать.
Макс был весел и приветлив. Шепнул, что знает мой маленький секрет. Я понятия не имела, что он имеет в виду. Может, ему известно о том, что я ездила к врачу в Дублин за противозачаточными таблетками, потому что не хотела забеременеть до того, как налажу работу своей библиотеки? Или о том, что мать Деклана и три его беспардонные сестрицы на поверку оказались в сотни раз хуже моей матери и что я шла на любые ухищрения, лишь бы с ними не пересекаться?
Выяснилось, что все мимо. Ему было известно, что на самом деле я никакая не Малка и даже ни разу не еврейка.
– У нас с Ривкой нет секретов друг от друга. И никогда не будет, – заявил он.
По какой-то причине мне стало немного не по себе. Глупость, конечно. С чего переживать из-за Макса? Спокойный и добрый мужчина и Ривку любит. Да просто душка, если подумать.
Мы с Ривкой продолжили переписываться. Еще какое-то время. А потом она начала позванивать мне из офиса. Говорила, так проще, быстрее, интимнее. Конечно да, но и гораздо дороже. Мне роскошь звонить за океан была не по карману. Но Ривка сказала, что это нестрашно: она, как начальница, могла свободно пользоваться офисным телефоном. И ей было не важно, что сама я звонить не смогу.
Мне не хватало наших длинных сбивчивых писем, но не сказать, чтобы подруга что-то скрывала, наоборот, делилась малейшими подробностями своей, как представлялось, утомительной жизни. Складывалось впечатление, что Ривка постоянно на какой-то жесточайшей диете. Она звонила мне за тридевять земель, чтобы пожаловаться: приближается очередной благотворительный вечер и она не влезет в платье, если не сбросит двенадцать фунтов за две недели. Говорила, что все время чувствует себя усталой.
Я рассказывала ей про ужасных сестриц Деклана и про то, что должна быть канонизирована при жизни, раз еще не назвала их в лицо троицей чокнутых баб.
– Правда должна? – заинтересованно уточнила она.
– Что должна? – переспросила я.
– Быть канонизирована при жизни?
Похоже, она действительно очень устала. Даже евреи должны понимать, что это шутка и что святым можно стать только после смерти.
А потом в наших жизнях случился перелом.
Вообще-то, у Ривки перелом вышел не такой уж и серьезный. Просто она смертельно устала на какой-то конференции по туризму в Мексике и заснула, пока все думали, что она прихорашивается к банкету, на котором Максу должны были вручить премию за достижения в профессиональной деятельности. Ее пришлось спешно будить, на банкет она заявилась несобранной и выглядела ужасно. Почему-то ее вид посчитали пощечиной Максу, туристической отрасли, а заодно и всей Мексике. Господи, можно было подумать, что разразилась третья мировая!
В сравнении с тем, что произошло со мной, с ней не случилось ничего существенного. «Zilch, nada»[4], как говорят в Мексике.
Моя очаровательная золовка почувствовала, что должна сообщить Деклану о своей находке в шкафчике ванной комнаты, куда ну совершенно случайно заглянула. Бедняга Деклан и знать не знал, что таблетки, которые я принимаю, абортивные. Именно это слово она и использовала: мол, средство предотвращает зачатие и убивает еще не зародившегося младенчика. Маме говорить не будут – новость ее раздавит, такого она может не пережить. Деклан очень расстроился и сказал, что у меня появились от него секреты. Я ответила, что планирование беременности – мое дело, а он возразил: «Нет, наше», и я, мол, должна была с ним посоветоваться, и о какой честности и равенстве в браке сейчас и будущем можно говорить, если я так скрытничаю?
В глубине души я понимала, что он прав, но, увы, не призналась в этом. Я заявила, что его сестры – свора настырных гиен и что я ненавижу их почти так же яростно, как ненавижу его мать. После моих злых, неразумных слов в наших с Декланом отношениях наступило охлаждение. Его сестрицы только ухмылялись. Я выбросила таблетки в камин, но Деклан сказал, что не хочет навязывать мне ребенка, поэтому мы перестали заниматься сексом, а его сестрицы, похоже, догадывались об этом и ухмылялись еще откровеннее.
4
Ничего, полный ноль