Почему-то это казалось то ли неправильным, то ли нечестным. По радио одна пожилая дама все твердила, что счастье надо ковать самому, что оно не приходит по волшебству и что она знает людей, чья жизнь складывалась просто прекрасно: они получали все, чего бы ни захотели. Поэтому я заявила Гленну, что нельзя сидеть сложа руки. Нужно действовать.
Хотелось бы сказать, что он фонтанировал идеями, но ни ему, ни мне в голову ничего не приходило.
Я спросила Веру, что она думает по поводу того святого источника в Россморе. Вдруг хоть он нам поможет. Она сказала, что уповать на это не стоит. Если бы святая Анна и правда существовала и если бы эта святая Анна, что еще менее вероятно, внимала просьбам молящихся, вряд ли бы она бросилась помогать парам, живущим во грехе и активно занимающимся сексом вне брака. Я призналась, что уже отчаялась и готова попробовать, на что Вера сказала, что укажет мне дорогу до Боярышникового леса, а сама сходит навестить своих родственниц-гарпий.
Прогулка к источнику была прелестной, но стоило добраться до места, я слегка устыдилась. Я подумала, что плохо представляю, кто такая святая Анна, на мессу не хожу, ну и так далее. У источника собралась почти сотня человек. Были дети на креслах-каталках и на костылях, кое-кто выглядел откровенно плохо. И все отчаянно молили о помощи. Я почувствовала, что не могу просить жилья для нас с Гленном… Это казалось… каким-то неправильным.
Поэтому я пробормотала что-то вроде: «Если у тебя появится такая возможность, подвернется удобный случай, будем признательны за помощь. Но если по справедливости, тебе, наверное, стоит сначала разобраться с этими людьми…»
Когда я по пути домой рассказала от этом Вере, она ответила, что, весьма может быть, я получу желаемое, потому что куда сердечнее многих, включая ее саму.
Я расспросила Веру о ее родственницах. Она сказала, что они похожи на хорьков. Хорьков с недалеким умишком, острыми зубками и противными голосами. Они не могли говорить ни о чем ином, кроме как о цене на землю и о компенсации, которая полагается владельцам домов, подлежащих сносу. Когда мы вышли из автобуса, нас ждали Гленн и Ник. Гленн на мотоцикле, а Ник на автомобильчике.
– Мы соскучились по своим девушкам, – сказал Гленн, и я понадеялась, что святая Анна его услышала.
Гленн – сама благопристойность. Кто из древних святых стал бы возражать против желания девушки с ним съехаться? Надо будет почитать про святую Анну, разузнать, что у нее самой было с личной жизнью.
Мы все вместе пошли выпить по бокалу пива, и я спросила Гленна, о чем они с Ником разговаривали, пока нас не было. Выяснилось, речь шла о подвальном этаже в доме Веры.
Ник сказал, что, несмотря на грозное присутствие рыжего кота Ротари, в подвале, похоже, завелась к-р-ы-с-а, а Гленн предположил, что их там, наверное, десятки. Ник поинтересовался, можно ли как-нибудь приспособить подвал под жилье, и Гленн сказал, что попросит дядю взглянуть на помещение и прикинуть стоимость переделки.
Так я поняла, что Вера с Ником по-прежнему раздумывают, может ли что-то получиться из совместного проживания. Но все в итоге уперлось в кругленькую сумму, которая, видимо, понадобится для обустройства подвала. К тому же Вера была не в восторге от идеи поселить Ника у себя внизу, и оба бубнили о том, что уже не молоды и через несколько лет, когда они окончательно состарятся, им, вероятно, потребуется уход.
Боже, от этих разговоров можно сойти с ума! В Вере с Ником раз в двадцать больше жизни, чем в тех, кто им во внуки годится, а они вдруг начинают рассуждать, как древние старики. А все боязнь перемен! Вот в окружении своих тюбиков с красками и альбомов с гербарием они совершенно счастливы.
Одна только мысль о совместной жизни выводит их из равновесия. Какое же это бессмысленное, абсолютно бессмысленное расточительство!
При этом у них простаивает совершенно чудесный, хотя и кишащий крысами подвал, который Гленн со своим дядей могли бы за три недели привести в порядок и в котором мы с Гленном с радостью бы поселились. Мы не привередничали бы и сами быстро там все бы обустроили.
Было трудно сосредоточиться на работе в химчистке, когда в голове крутилось столько мыслей. Я неожиданно поняла, что эта женщина уже какое-то время мне о чем-то говорит, а я пропускаю все мимо ушей. Речь шла о наряде, который она взяла взаймы у сестры, чтобы надеть на свадьбу, – какой-то придурок облил платье кофе по-ирландски[3]. Можно ли хоть чем-нибудь вывести пятно так, чтобы от него и следа не осталось? Ее сестра и так чуть что сразу вспыхивает, а уж из-за своей одежды, которая, считай, испорчена, точно душу вынет.