Боярышня Дуняша 2
Глава 1
— Бабуль, ведь хорошо же, если нестяжатели возьмут верх над Иосифлянами? — задала немного провокационный вопрос Дуняша, садясь на новенькую лавочку. Они теперь стояли повсюду, и если поначалу казалось, что это баловство и некому, да и некогда будет сидеть на них, то сейчас уже появились любимые места и те, куда присаживались по необходимости.
— Как сказать, — смотря вдаль, задумчиво произнесла Аграфена и с удовольствием вытягивая отёкшие ноги.
— Во всяком случае это будет честно! — неожиданно звонко воскликнула боярышня и вскочила. Усидеть на месте оказалось выше её сил.
Её точка зрения была однозначна! За прошедшие годы церковники столько нахапали, что сами пришли в изумление. А теперь нашлись среди них деятели, заявившие, что православие нуждается в собственном воинстве, поскольку надо активнее бороться с ересью и неплохо бы князю подчиниться священнослужителям.
И вдруг многие, очень многие монахи осудили этот порыв братьев по вере, потребовали остановиться и вспомнить о боге, о душе и миссии ушедших от мирской жизни. Заговорили о полном отказе от владения землями, от традиции вкладов за право влиться в их ряды и власти над крестьянами.
Спор разгорался нешуточный и затрагивал каждого.
Дуня следила за этим отстраненно, принимая в расчёт послезнание. Она знала, что победят церковники-управленцы с амбициями, но им придется поступиться некоторыми своими правами, а московские князья крепко запомнят попытку захвата власти и боле не дадут слабины.
А сейчас всех ждёт смута в умах, но хищники договорятся между собой, а народ… как всегда крайний в очереди за благополучием.
Дуня не сразу сообразила, какие политические силы собираются столкнуться, а ведь это переломный момент в истории! В её исторической ветке спор за то, какой властью должна обладать церковь, произошел немного позже, а тут он набирал силу прямо на её глазах.
Монахини оживленно обсуждали речи знакомых им иерархов, пытались понять, к чему приведёт победа кого-либо из них. Дуняша была занята своими делами, а потом она услышала прозвища тех, кто осудил накопленные церковью богатства и поняла, что началось противостояние нестяжателей с иосифлянами.
И так умно они спорили, что одного послушаешь — прав! Другого услышишь <strong>— </strong>и тоже прав!
Взять того же Иосифа Волоцкого, решившего пустить накопленные церковные активы для укрепления власти. Активен, убедителен, умён и амбициозен. Это же революционер от церкви! Его поддерживали по разным причинам, но Дуняша не понимала, почему в её истории его поддержал князь, ведь иосифлянами ему предназначалась всего лишь роль военного вождя на службе церкви.
— Дуняша, ты не понимаешь, — покачала головой улыбчивая Аграфена, покоренная речами молодого Иосифа. Ей забавно было видеть, как внучка расхаживает перед её носом, то хмурясь, то принимая вдохновленно-боевой вид, словно с кем-то спорит.
— Да всё я понимаю! — вспыхнула Дуня и обличительно наставила палец: — Вам страшно отпустить крестьян и отдать подаренные земли.
Дуне хотелось выкрикнуть обвинение, что церковь присосалась к чужому труду, но промолчала. Она уже достаточно пожила в монастыре и видела, что здесь все работают. Работают и молятся за весь народ, а накопленное используют для помощи нуждающимся. Вот только не трать крестьяне пять дней в неделю на работу на церковных полях, то и помощь им была бы не нужна.
— Ты говоришь злые слова, — осуждающе покачала головой добродушная Аграфена. — Не понимаешь всего в силу возраста, но спешишь очернить наши помыслы.
— Прости меня, — Дуня сдулась, присела и прижалась к ней. — Я вижу, как много трудятся сестры и поддерживают друг друга. Вижу, что вы не отказываете просящим. Но весь ваш труд и самопожертвование меркнет перед тем, что все вы невольно стали рабовладельцами.
— Евдокия! — ахнула монашка. — Ты же всё вывернула! Ну что за голова у тебя такая?
Дуня тут же подпрыгнула и встав в позу, начала перечислять обвинения:
— Вам князья да бояре дарят земли вместе с людьми! Не все крестьяне, сидящие на подаренной земле, могут оставить нажитое и уйти по осени, а потом это уже невозможно сделать. Ты же знаешь, как они у вас увязают в долгах…
— Дуня, не смей больше никому это говорить! — раскраснелась Аграфена. — Слышишь? Ты мала… да и потом… не смей!
— Я только тебе и то, потому что душой чую несправедливость! — сникла девочка.
Аграфена осуждающе покачала головой, но внучка не сдалась. Она вновь подсела к ней, и заламывая руки, жарко продолжила: