В конце девятнадцатого века шайки нищих существовали и были ужасающе жестокими, намеренно калечащими детей, чтобы им подавали, но сейчас их быть не должно. Нищие могут сбиваться в группу, представлять некоторую опасность, но воровать детей…
— Ну, может, не шайка, — пошёл на попятную Волков, — меня прогнали оттуда.
— Прогнали?
— Злые бабищи подняли вой, а мне что, воевать с ними?
— Так ты там уже засветился?
— Чего я сделал? Не понял.
— Сеня, чем ты слушал, когда я тебе рассказывала, как колобки проводят расследование? Они во время работы остаются в тени, а как только их увидели, опознали или прогнали, то это и называется «засветился».
— А, точно!
— Сделаем так: я без тебя пройдусь и погляжу на светленьких девочек.
Боярич вынужден был согласиться.
Они вышли к нужной церквушке и остановились. Милостыню просили всего несколько человек. Места было мало, да и служба сейчас не проходила.
Где-то в стороне проповедовал очередной расстрига, собирая народ, но скоро его погонят. Дуне хотелось послушать его. На её взгляд, он говорил всё то, к чему придут потомки, но сейчас церковь считает его речи вредными.
Дуня не спешила вставать на чью-либо сторону, понимая, что может кому-то и не нужны святые отцы, чтобы почувствовать Бога в душе, но подавляющее большинство нуждается в наставлениях.
И какую бы правду сейчас ни открывали расстриги, то была правда для личности, для повышения собственной ответственности перед богом, а для государства — ненужная ересь. С индивидуалистами оно не станет сильным и пропадет под напором стремительно развивающихся соседей.
Но Дуня не смогла бы никому объяснить свои мысли, потому что опиралась в своих рассуждениях на знания того, как проходили последующие века. Поэтому она ещё раз огляделась, вглядываясь в каждый уголок, но девочки среди просящих милостыню не было.
Дуня зашла внутрь церкви, купила свечку, прочитала благодарственную молитву. Ей было за что благодарить бога. Когда она вышла, то увидела крошечную фигурку в рубище, обходящую небольшую площадь. Худенькая малышка с распущенными белыми волосиками шла босиком по снегу с протянутой рукой и её жалели, подавали.
Дуня остолбенела. На улице мороз, а кроха… господи! А люди… они что же не понимали, что ребёнок раздет? Охают, подают, крестятся и уходят. На негнущихся ногах она подошла к девочке.
— Дуся, дай копеечку, — попросила она, — а то тётка заругает меня.
— … — Дуня смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова. Еле выдавила из себя:
— Что? Ксюша? Ты?
Малышка смотрела на неё голубыми глазёнками и переминалась с ноги на ногу. Боярышня шокировано смотрела на её ножки, покрытые язвочками<strong> —</strong> и неожиданно для всех подхватила девочку на руки. Та оказалась тяжеловата для неё, но Дуня ни за что не отпустила бы свою ношу.
— Господи, как же так? — шептала она, стараясь поскорее уйти с этой площади и при этом как-нибудь обмотать девочку своей одёжей. — Как же так?
— Дитё украли!!! — завизжало где-то рядом, и Дуня поднажала, но поскользнулась и вместе с ношей рухнула. Еле извернулась, чтобы Ксюшка упала на неё. На них надвинулась тень, но это оказался Семён, а на него уже наскакивала какая-то баба и подтягивались люди.
— Ох-хо-хо, — простонала Дуня, но вновь спросила девочку: — Ты же Ксюша? Ксюша Совина?
— Не помню.
— А сестру твою как звали, помнишь?
— Мотька.
— Кого ещё помнишь?
— Тятю и мамку.
— Хорошо.
— А я Ксюха, а не Ксюша, — вдруг поправила Дуню малышка.
— Ах ты, моя умница! Ну теперь мы с тобой повоюем! Потерпи немного, сейчас Семён всех раскидает и…
— Это ж лазутчик, ратуйте, люди!
— И воровку держите! Она мою дитятку украла!
Дуня видела, что Семёну не справится, а если оружие доставать и кровь лить, то ситуация обострится до крайности. Она выпрямилась и постаралась призвать всех к порядку:
— Да как вы смеете на боярина руку поднимать? А ну прочь!
Кто-то отступил, но всего лишь на шажок.
— Никакой это не боярин! Вы на его разбойную рожу посмотрите даром, что молодой! И она прохиндейка! Одёжка-то не по плечу, да и драная.
— Точно, тать это и лазутчик! А девка заграбасталка!
— Да кого вы слушаете? — грозно сверкала очами Дуня. — Я именитая боярышня!
— Боярышни не такие! Они все красавицы, одна лепше другой! А ты задохлик какой-то, тьфу! Да и срамно одета для боярышни.
У Дуни начали отнимать Ксюшу, но та больно кусала чужие руки и тут с одной стороны подоспела стража, а с другой Афанасий с Гришкой.