договорятся семьи, и тогда всё начинать сначала или обращаться к свахам.
Ну, а там только поспевай к пятнадцати годкам невесты заполнить её сундуки и оповестить
всех родственников о том, куда ехать на свадьбу. Гостям за год надо знать, куда и к кому ехать, чтобы все ладно вышло.
Мария ещё плохо представляла, как все это будет, но уже переживала, а такие как Матрёна
покоя не добавляли.
Эта родственница наушничала отцу на мать, а матери на отца. И Мария никак понять не
могла, как так получается, что мама — хозяйка, Мария старшая дочь, но они ничего не могут
сделать с Матрёной и другими приживалками. Дуняша правильно говорит, что душно ей среди
этих баб. Маленькая она, но большая разумница! И интересно с ней, не то что с этими
клушами-кликушами.
— Прости меня, матушка, что вслух сказала то, о чём все шепчутся, — повинилась Маша, но
всем было ясно, что девочка бросила вызов.
Боярыня побледнела и сердито взглянула на Матрёну.
Дуня подошла к сестре, взяла её за руку и ободряюще сжала ей пальцы. Мария была
благодарна ей за это. Она даже не поняла, как осмелилась сказать такое, но каждая из этих
женщин лицемерно требовала от неё достойного поведения, чтобы никто ничего не мог сказать
плохого, а сами…
— Девочки, идите гулять и Ванюшу забирайте, — медленно произнесла боярыня и, найдя
взглядом замершую испуганным болванчиком дворовую девчонку Любашку, кивком головы
велела следовать за детьми.
Любка сидела в горнице, чтобы подать-убрать, а тут ей доверили детишек! Она подскочила, низко поклонилась, бормоча что вроде «оправдаю доверие… не посрамлю… отслужу, молиться
буду…», и бросилась вон.
А боярыня хищно прищурилась, решаясь избавиться от всех приживалок разом. Раньше она
боялась осуждения, слухов о немилосердности, но если всё сделать по уму...
Вот только надо будет потом побольше милостыни возле церкви раздать, чтобы люди не
сомневались в благочестии дома Дорониных.
ГЛАВА 4.
Дуня позволила Любаше помочь себе с одеждой: всё на завязочках и одно надевается на
другое. Маленькому человечку не справиться, не запутавшись. Благодаря ловкости Любаши и
выскочивший вслед няньки Ванечки оделись все быстро и высыпали во двор.
Дом в Подмосковье был огорожен не просто забором, а массивной стеной из бревен. Вдоль
верхней части стены были устроены переходы для обороняющихся и сооружены навесы. Дуня
не знала, от дождя или от стрел, но выглядело всё внушительно.
Она помнила из истории, что разбойничьи набеги доходили до Москвы, и Подмосковные
имения частенько бывали разграблены, но дед отчего-то не волновался, посылая семью сына
сюда. Может, не всё так плохо? Вот уж шесть лет её вывозят из Москвы на лето, и ни разу
ворота не закрывались днём.
Серпень (август) перевалил уже на вторую половину, и заметно похолодало. Скоро всем им
возвращаться в город, а пока женщины в имении солят всё, что можно солить; сушат дары леса
и летние сорта яблок; обмолачивают ячмень, полбу; готовятся собирать гречу. Потом настанет
черёд уборки капусты и осенних сортов яблок, а вместе с этим бабы и ребятня пойдут в лес за
брусникой и клюквой… потом начнут сеять озимые. В общем, дел невпроворот, и это только те, в которых участвовала Дуня, а крестьяне попутно заготавливали корм животным, продолжали
возиться в огородах и выезжали на поля.
— Машунь, Ванечка, пошли собирать шишки, мох и веточки, — предложила Дуняша.
— А зачем?
— А мы потом из них себе игрушек наделаем!
— А как?
— Сначала надо собрать, а там увидим, что и как, — задорно улыбнувшись и потянув
братика за рукав, Дуняша показала, какие веточки ей интересны.
Любаша, глядя на увлечённых маленьких хозяев, улыбалась и радовалась, что вырвалась из-под догляда старших женщин. Уж больно они придирчивы и взыскательны ко всем, кроме себя.
Вот и нянька маленького боярича свалила догляд на Любашу, а сама на скамью села и дремлет, благо из теремного окошка её не видно. Скоро Ванюшу передадут дядьке, вот она и не
старается ходить за малышом.
Любаше же пришлось по душе собирать в корзинку сосновые и еловые шишки, поздние
цветочки, душистые листочки смородины, серебристый мох, кусочки сосновой коры или
корявые веточки… во всем была красота, и даже жаль, что люди ценили другое. Девчушке