— Хорошо, а уголь?
— А что уголь? Его же все используют! — не поняла боярышня.
— Дерево жгут для получения угля, а ты указываешь, что уголь содержится в горе.
— Э, да? А я думала, его копают, а когда лень или далеко везти, то древесный делают, — искренне удивилась боярышня.
Князь долго смотрел на неё, думая, проверять ли её слова насчёт угля в горе… или всё сказанное ребячья чушь из-за недостатка образования. А с другой стороны, только от неё узнали, что золото можно намывать в реке, а не из гор выковыривать. И тогда она так же смотрела, не понимая, чего такого сказала. Вот и пойми, слушать её или розгами ума вложить.
— Плохо тебя учили, раз таких простых вещей не знаешь, — на всякий случай сердито высказался Иван Васильевич.
— Так отец Варфоломей же… — начала Дуня.
— Евдокия! — осадил её князь, подавляя улыбку. Её вражда с отцом Варфоломеем уже давно ни для кого не была секретом.
— Ну, а что? Мой наставник думал, что лапша на дереве растёт, а не готовится, — обижено высказалась она с таким видом, как будто это величайший аргумент.
— Какая лапша? — опешил князь.
— Ну-у, макарошки, — растерянно пояснила она, вспомнив, что кухарка впервые о лапше узнала от неё.
Нет, что-то из теста могли кинуть в горшок со щами или рассолом для густоты, но не в виде элегантной лапши. Дуня же с кухаркой придумали по-разному нарезать лапшу, сушить её, но самое главное, они экспериментировали с самим тестом, выводя самые простые и вкусные рецепты.
Князь обхватил подбородок рукой и повторил:
— Рассказывай.
— Про что?
— Про лапшу и макошки.
— Макарошки, — поправила она князя, — то есть макароны, то есть неважно. Это всё наша родненькая лапша. Я её всякую люблю, особенно когда с печёнкой в сметане подают.
— Что за сметана? — терпеливо спросил Иван Васильевич, услышав ещё одно новое слово.
— Княже, чем же тебя кормят, если ты про сметану не слышал? Это чуть подкисленные сливочки.
— Ясно.
— Это вряд ли… — усомнилась она. — Но о чём это я?
— Про лапшу.
— Да? А про стекло мы закончили?
— С этим дома разберёмся. Лапшу приготовишь мне здесь вместе с подкисленными сливочками, — передразнил её князь.
— Сделаю! — Дуня подскочила и поклонилась.
Про Новгород что ещё думаешь?
— Ох, княже, как хитро ты расспрашиваешь! Я все мысли растеряла, пока о том о сём говорили.
— Новостные листки, дороги, заводы для изготовления плинфы, — терпеливо напомнил князь и бросил взгляд в сторону писца. Тот усердно шкрябал пером по бумаге.
— Ага, ещё стекло.
— Коли получится у тебя со стеклом, то будет княжьим делом.
— Э, а можно мне как-то княгиней стать, чтобы тоже этим заняться?
— Метишь в жены сыну? — вскинулся князь.
— Э-э, ну портить жизнь Ивану Иванычу из-за какого-то стекла я не думала, — быстро ответила она.
— А если он попросит?
— Чего?
— Чтобы ты пошла за него.
— Князья не вольны женится по своему хотению, — с сочувствием произнесла боярышня.
— Князья во многом не вольны, — строго ответил он ей, — особенно княгини, помни об этом, Евдокия.
Дуня кивнула и опустила глаза, коря себя за дурацкую шутку. Оба помолчали.
— Зачем фрязина позвала в Москву? Тебе своих мастеров мало?
— Э-э, Фиорованти? Так он… ну-у-у… глянулся мне.
— Старый пень?! — широко раскрыв глаза, изумился Иван Васильевич.
— У него большой опыт… и он зело умён, очень даже активен и вообще, понимает меня.
— А что Еремей скажет? Ты подумала об этом?
— А что дед… поругает, конечно, не без этого, но поймёт и поможет. Всё же я для всей семьи стараюсь!..
— Сомневаюсь.
— Ну и зря! Моя слободка будет самой красивой, самой правильной и удобной!
— Какая слободка? — тяжело вздохнул князь. — Не пойму я тебя что-то.
— Фиорованти поможет мне построить водопровод, какой в Риме был. И я надеюсь, что придумает мне красивые дома.
— Ты хочешь дома строить и продавать? А разрешение у меня на это получить?
— Э-э, можно? — состроив просительную моську, робко спросила.
— Записку подай в земельный приказ, выплати положенное, представь план работ, — насмешливо отчеканил князь.
— Чего так сложно-то? — обалдела Дуня. — Раньше этого не было!
— А кто вопил, что нельзя строить без плана? — возмутился князь. — Кто обзывал бояр отсталыми? — наседал он на неё. — Кто грозился жаловаться князю и коту Говоруну на «страшнючие новые домишки»? — последние слова Иван Васильевич комично произнёс, изображая Дуню.