— Но в Новгороде же есть московская партия…
— Ай, — недовольно отмахнулась Мотя, — что они могут? Там всё куплено Борецкой. Это ж она со своими подруженьками всё организовала! Настька, вдова Иванова и Ефимка, вдова Андрюшки Горшкова, ей во всём помогают.
— Купчихи?
— Не-е, боярыни, а Евфимия — вдова посадника, как Марфа Борецкая.
Евдокия поморщилась, услышав пренебрежительное величание уважаемых людей. Ладно бы, князь или бояре уничижительно звали чужаков, но Мотя-то? Она-то чего чванится?
— Марфа Борецкая? — повторила Дуня, пытаясь вспомнить откуда ей знакомо это имя.
— Ага. О ней разное говорят, но все сходятся в одном, что больно сильно она власть любит.
— Такое не редкость, — хмыкнула Дуня, но Мотя бойко продолжала выкладывать собранные сведения:
— После смерти мужа она как-то подозрительно быстро начала обрастать новыми землями!
— Прямо обрастать? — с улыбкой переспросила боярышня.
— А вот не смейся! — запальчиво воскликнула подруга. — Владения Борецкой не уступают владениям владыке новгородскому и псковскому!
— Ого!
— Люди поговаривают, что нечестно те земли она купила. Были жалобщики!
— Ну, новгородцев не удивишь захватом новых территорий и превращения их в колонии, — думая о своем, вяло отозвалась Дуня.
— В том-то и дело, что жаловались другие новгородцы, которые якобы, — Мотя многозначительно выделила слово «якобы», — по своей воле продали ей свои имения.
— И?
— Жалобу подать успевали, а вот до суда дело не доходило по причине пропажи жалобщиков.
— Вот как, — не нашлась что сказать Дуня.
С одной стороны, при толковом управлении своими активами не диво разбогатеть, но сравниться земельными угодьями с новгородским владыкой до сих пор никому не удавалось.
— Но зачем ей идти под руку Казимира, если у неё всё хорошо? — не поняла Дуня.
— Так видно пригорело! — оживилась Мотя, выдавая понравившуюся ей версию. — По уложению наш князь может призвать её к ответу, если жалобщики доберутся до него. А под рукой Казимира Борецкая будет полновластной владычицей на своих землях и может не опасаться никакого суда. Там жалуйся-не жалуйся на своего пана — один конец!
Дуня с сомнением посмотрела на Мотю и вспомнила, что несколько месяцев назад в Москву приезжал Дмитрий Борецкий. Князь принял его ласково и наградил московским боярским чином. О чём они договорились, Дуня не знала, но княжичу сын Марфы Борецкой понравился. И тут вдруг такой фортель от Борецких!
— Значит, Борецкие не отъехали к князю Казимиру, как делают все бояре, а всю республику решили отдать ему? А как же подчинённые Новгороду земли? Это же необъятные территории!
— Как посадники скажут, так и будет, — сердито высказалась Мотя.
— Вот тебе и демократия, — хмыкнула Дуня, соглашаясь с подругой. — Только я одного понять не могу: зачем Иван Васильевич посылает нас с Евпраксией Елизаровной к Михаилу Олельковичу?
У Моти и на это был ответ:
— Не любо Олельковичу то, что деется в Новгороде! Он же правнук Ольгерда, а тот твёрд был в вере православной. А что сейчас в Литве творится? Это ж предательство веры отцов!
— Чего ты завелась? По делу говори, раз есть что сказать! — буркнула Дуня.
— Так я и говорю, что наш Иван Васильевич надеется, что Михаил Олелькович поможет новгородцам одуматься.
Дуня отвернулась, чтобы спрятать улыбку. Вот Иван Васильевич удивился бы, узнав, о чём он думает по мнению Моти! А вслух напомнила подружке:
— Ты же сама только что рассказала, какое участие принимали сами новгородцы в своей судьбе.
— Какое?
— Никакое! Их никто не спрашивал.
Матрена задумалась и с тревогой посмотрела на Дуню:
— Так чего мы туда едем?
Дуня хмыкнула, услышав повторение своего же вопроса.
Пока они говорили с Мотей, она пыталась вспомнить всё то, что когда-то слышала о Борецкой. Эта женщина упорно толкала Новгород в состав Литовско-польского княжества и враждебно относилась к Москве.
Зачем она это делала, Дуня не знала. Но упорство Марфы отобразилось в веках, как и то, что она в лоб столкнула Новгород с Москвой. В результате Литва с Польшей не оказала никакой поддержки Новгороду, хотя обещано было многое, а Москва больше не церемонилась с господином Великим Новгородом и жестко поглотила его.
У Дуни непроизвольно сжались кулаки. В прошлой жизни она боялась и избегала таких людей, как Борецкая. Их вера в собственную избранность привлекала многих, а они несли только разрушение.