Но вот зато третий мой корреспондент (Быстренько сбросив маску своей интернет-кликухи, он, как истинный полуджентльмен, поспешил представиться: имя его Мартин, живёт он в городе Картахена, что в провинции Мурсия, год рождения - 1975-й. Как говорится, «знак ГТО на груди у него, больше не знают о нём ничего». Ну да ладно, и на том спасибо, и то хлеб.) Похвалив меня за хорошее знание испанской истории и за виртуозное владение его родным языком, Мартин тем не менее довольно резко мне возразил, заметив, что вдохновляющая меня эпоха великих европейских империй (как русской, так и испанской) теперь уже безвозвратно ушла в прошлое и нечего нам тут по этому поводу лить крокодиловы слёзы. Надо, говорит, признать, что время Европы уже прошло, что она уже давно потеряла свою всемирную гегемонию и что всем нам будет гораздо лучше, если мы перестанем раздувать щёки, гордясь своей «великой историей», а вместо этого будем равняться на Америку, потому что только там процветает теперь подлинная свобода и потому что сейчас Америка делает в мире то же самое, что когда-то сделал Рим, поработив Грецию. Да, сказал он, если нынешняя Европа и впрямь так похожа на Грецию времён её упадка, декаданса, когда потонувшая в оргиях тамошняя интеллигенция губила свою некогда великую культуру, то вот про Россию-то, про Россию-то и говорить не приходится: у вас там, говорит (ты уж извини, мол, подруга!), такой упадок, такой упадок! И всё почему? Да потому что у вас, дикарей, там, в России, как не было, так и нет «демократического принципа», который вот у нас, в объединённой Европе…
«Да брось, - говорю, - куражиться и тыкать нам в морду своей объединённой Европой! Однако, если уж ты и впрямь такой фанатичный сторонник «демократического принципа», то давай тогда посмотрим (как говорится, без гнева и пристрастия), в какой степени он, этот принцип, применяется в этой вашей «единой Европе», где, судя по всему, по всем вашим декларациям, он должен соблюдаться неукоснительно. Вот почему, например, скажи ты мне, друг мой любезный, почему вот во Франции, у ваших соседей, партия Ле Пена, Народный фронт, получив семь миллионов голосов избирателей, не имеет при этом ни одного места в парламенте? Если вы так уж уважаете волеизъявление народа, как об этом можно судить по вашим заявлениям, то почему же тогда ваши коллеги по Евросоюзу пренебрегли мнением семи миллионов проголосовавших за Ле Пена граждан - количества, по европейским-то меркам, просто огромного?» - «Ах, этот Ле Пен, - говорит он, досадливо морщась, - нашла кого приплести. Ле Пен - это же такая сволочь! А французы, что французы: дикий народ с дикой фанаберией: самовлюблённые шовинисты; они никогда не умели понимать демократию как надо». А я ему и отвечаю: «Пусть так, пусть этот Ле Пен и нехороший человек, не знаю, я с ним в одном полку не служила, да и французы, этот авангард европейской демократии аж с 1789 года, пусть они там, по вашим провинциальным, окраинным понятиям, отсталые - вам, испанцам, видней, вы им там соседи; это всё пусть, но а как же ваш хвалёный демократический принцип? Надо, дружок, быть объективным: любите, как говорится, кататься на саночках демократии, так любите же тогда и возить их в гору».
А он мне на это говорит: «Вот как раз за это я и не люблю нашу реальную демократию - за то, что она оставляет возможность всяким фашистам приходить к власти». - «Да, но такая демократия, согласись, приятель Мартин, она очень мало похожа на демократию. Скажите уж тогда честно, что все эти ваши слова насчёт плюрализма мнений - это не более чем дымовая завеса, скрывающая тот факт, что на самом-то деле вам нужна совсем не демократия, которую я по простоте душевной понимаю как пропорциональное представительство разного рода мнений в органах народной власти. Нет, вам, выходит дело, нужна вовсе не демократия, а диктатура своих «понятий»». Но однако же Мартин ничего мне не ответил на это «честно», а вместо этого просто поменял тему и стал сетовать на то, что вот-де Европа вообще и Испания в частности наводнены выходцами с Юга и Востока, то есть в нашем варианте - «лицами кавказской национальности», а в их варианте - арабами, турками и прочей, по его словам, «нечистью» (выражение, заметим в скобках, демократа не очень-то украшающее) - «нечистью», ведущей себя по-хамски, угнетающей коренное население, не уважающей законов тех стран, в которые они всей своею «шумною толпой» переселяются. Выразив своё возмущение «чёрными» (но при этом, что характерно, даже не пожелав оговориться, что он, конечно же, не расист, не поймите, мол, меня превратно), мой виртуальный друг пришёл в ярость и стал задавать самому себе риторические вопросы типа: почему-де им, «чёрным», позволено строить мечети в Мадриде, тогда как вот нам, «белым», не разрешают въезжать в Мекку? Какая во всём этом, мол, демократия? «Ну так вот тот же Ле Пен, - говорю, - предлагает вам, европейцам Запада, этот узел не развязывать, а рубить, меж тем как вы, этакие все из себя демократы, застыв в почтительной позе безмолвного ожидания, смиренно надеетесь, что когда-нибудь, когда рак свистнет, этот вопрос будет решён вашим, испанским, правительством, в частности, и Советом Европы - вообще, хотя в общем-то всем уже давно очевидно, что правительствам (и Совету Европы - вообще) всё это по барабану».