– Знаешь, ты терпеть не можешь папу, а сам такой же, как он. Малодушный, агрессивный индюк. Выгони его, Ваня, а лучше спусти с лестницы!
Азарина выкрикивает последнюю фразу и, круто развернувшись, несется в комнату, громко хлопая дверью.
– А Серёжа молодец, – напеваю, вызывая в Азарине еще больший прилив раздражения.
– Ладно. Поеду.
– Что за праздник-то?
– Давай завтра пересечемся, вне этого дурдома.
Киваю.
– Позвоню.
Серый сваливает, а я еще пару минут сижу на кухне. Слушаю завывания за стенкой. Громкие.
Толкаю дверь в комнату, почти сразу нарываясь на дикий вопль:
– Не надо меня трогать, Ваня! Я завтра съеду. Тебе осталось потерпеть меня совсем чуть-чуть, – вытирает слезы, свернувшись клубком.
Сажусь на разобранный диван, упираясь локтями в колени. Азарина утыкается лицом в подушку, продолжая рыдать.
– Прекрати плакать. Нашла кого слушать. Ты его состояние видела вообще? В дрова.
– Что у пьяного на языке… – приподымается и снова падает мордашкой в подушку с диким ревом.
– Ваша семейка сведет с ума любого.
Татка хлюпает носом и резко выпрямляет спину. Садится.
– Зачем ты меня поцеловал?
– Потому что хотелось.
– А сейчас? – снова всхлипывает. – Почему ты пустил меня к себе жить?
– А должен был выгнать?
– Не знаю. Я ничего не знаю. Мне так одиноко. Никто в меня не верит. Серега только притворяется. Папа думает, что я набитая дура… а Агата, она поддерживает, но я слышала, как они говорили о моих вокальных данных с педагогом. Я не выдающаяся. Возможно, мое место действительно на сцене кабака… Они уверены, что я ребенок. Но это просто защитная реакция. Маска. Я могу быть серьезной, взрослой. Но им проще думать, что я такая… убогая. И мне так, наверное, тоже проще. Да, у меня не складываются отношения с противоположным полом, но это не потому, что я ненормальная, просто у меня с этими людьми разные цели… взгляды...
Вздыхает, вытирая слезы.
Молчу. Говорить что-то в подобной ситуации – это как ходить по зыбучим пескам пустыни. Нельзя оступиться…
– И ты туда же… а мог бы…
– Что? – смотрю на нее в упор, чувствуя ее неловкость. Татка теряется, собирает свои претензии по крупицам.
Но на деле выдает:
– Просто поговорить.
– Поговорить о чем? О том, что ты учишься самостоятельности? Работаешь. Живешь за свой счет. Пытаешься чего-то достичь? О чем? Если ты сама не понимаешь, что не стоишь на месте и хочешь чего-то добиться, то о чем нам разговаривать? Почему чужое мнение для тебя важнее своего собственного?
В какой-то момент повышаю голос, просто фонтанируя неприкрытой злостью.
Татка затихает. Подтягивает к босым ступням плед и смотрит на меня во все глаза. Кажется, даже не моргает.
– Ты правда так считаешь?
– По-моему, это очевидные вещи. Спать ложись.
– А ты?
– И я.
Гашу свет и откидываюсь спиной на проминающийся от веса тел матрац.
Сворачиваю подушку трубочкой, подсовывая ее под голову. Слышу Таткино дыхание. Она лежит от меня на расстоянии двадцати сантиметров. Прижимает ладони, сцепленные в замок, к груди.
– Спокойной ночи, Ваня, – шепотом.
– Спокойной, – закрываю глаза.
Просыпаюсь, судя по светящему солнцу, ближе к обеду. Шарю взглядом по комнате, не сразу соображая, что не так. Вещи. Таткиных вещей здесь нет.
Как и ее самой…
16
Тата
– То есть ты сбежала? – Славик закидывает ногу на ногу, развалившись на стуле Сонькиной кухни.
– Ага, – заливаю пакетик чая, лежащий на дне кружки, кипятком.
– Это ж Натали, было бы странно, если б она осталась, – хихикает Сашка, девушка Славы, протягивая мне конфетку.
– Ой, идите вы, – свожу брови на переносице и сажусь на стул.
Слава – брат Соньки, и, к моему счастью, они с Сашулей вернулись в Москву раньше Софи. Она мне утром так и написала: «Звони Славке и выбивай из него ключи от хаты».
Я и позвонила.
Ваня еще крепко спал. За окном темнота. На часах где-то около шести утра.
Я не могла остаться. Не после всего, что произошло ночью. И тут неясно, что хуже, появление Серого или то, что произошло между мной и Токманом на кухне…
А может, мои нелепые и никому не нужные откровения. Не понимаю, что на меня нашло. Я никогда и никому это не озвучивала, потому что это только мои эмоции, проблемы… моя боль.
Мне не нужна чужая жалость. И помощь тоже не нужна. Я справлюсь сама. Всегда справлялась.
– Обломала пацана, – снова начинает Славик, – и сделала ноги. Да, подруга, а могла бы и сама оторваться.