Это прекрасно иллюстрирует монолог Гамлета:
В оригинале во второй строке присутствует слово «ум». В русских переводах это «душа» или «дух».
Константин Романов:
Владимир Набоков:
Михаил Лозинский:
Иными словами, когда у русских болеет душа, у представителей англоязычного мира болеет mind. «Душевное спокойствие» переводится на английский язык как peace of mind (мирный ум), душевное расстройство – как mental derangement (умственное расстройство). Там, где у русских «камень сваливается с души», у носителей английского языка груз сваливается сума-, a load (weight) off one's mind.
Подобное наблюдение, нет сомнения, понравилось бы Н. А. Бердяеву, который объяснял загадочность русской души ее иррациональностью, проистекающей от близости русских, не так задавленных цивилизацией, как западные европейцы, к природе: «В России духи природы еще не окончательно скованы человеческой цивилизацией. Поэтому в русской природе, в русских домах, в русских людях я часто чувствовал жуткость, таинственность, чего я не чувствую в Западной Европе, где элементарные духи скованы и прикрыты цивилизацией. Западная душа гораздо более рационализирована, упорядочена, организована разумом цивилизации, чем русская душа, в которой всегда остается иррациональный, неорганизованный и неупорядоченный элемент... Русские гораздо более склонны и более способны к общению, чем люди западной цивилизации».
Иностранцы не оставляют попыток осмыслить русскую душу как на философском уровне, так и на обывательском. Совокупную точку зрения можно представить примерно так: русская душа – это нестабильное равновесие между желаемым и действительным, где спонтанно возникает и затухает чувство совести, заставляя носителя этой души постоянно мучиться и страдать от всего им уже сделанного и даже не сделанного.
Иностранец смотрит на нас слишком уж рационально. А ведь нельзя сбрасывать со счетов и то, что носитель русской души мается не только от того, что сам сделал или не сделал, но и от того, что вообще делается во Вселенной. Чувствует свою вину и ответственность за грехи и беды мира. А может, просто любит мучиться...
Русский не может примириться с чужой болью и несправедливостью, по крайней мере, он должен отыскать во всем высший смысл. Вот, скажем, чудикам Шукшина до всего есть дело. Вот живут они в своей деревне, бедно, скудно, трудно живут, а думают о том, как наладить общение с внеземными цивилизациями. И волнуются. И правду ищут. «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», – говорит парнишка из стихотворения Михаила Светлова. Испания, видите ли, его беспокоит. В. Пьецух в книге «Русская тема» объясняет эту особенность русской души так: «Наша избранность в том, чтобы томиться от всемирных несовершенств. Если землянам и есть за что нас по-настоящему уважать, так именно за то, что мы в лучшем своем проявлении – больная совесть земли, добровольные ответчики за первородный грех, уязвленная душа, настроенная на всемирность».
Некоторые считают, что во всем виновата русская литература. Можно предположить, что понятие о русской загадочности возникло во Франции в конце XIX века, после того как французы ознакомились с романами Толстого и Достоевского. Запад, уставший от рационализма и позитивизма, с удовольствием подхватил мысль о русской инаковости. Западному миру не хватало чего-то стихийного, непредсказуемого, необузданного, неподвластного разуму. Когда в Европе появились книги русских писателей, все поняли, что эти эпитеты как нельзя лучше подходят славянской душе.
Есть версия, что русскую загадочность придумали сами русские, причем значительно раньше Достоевского. Пушкин говорит о «русской душе» франкоязычной барышни Татьяны Лариной, а Гоголь размышляет о таких основополагающих чертах русской души, как желание «закружиться, загуляться, сказать иногда: "черт побери все!"»