— Теперь мы как голубки в клетке, — засмеялся он. — Теперь, не подглядит нас даже и прозорливый глаз Талейрана. Впрочем, ты, дитя мое, в этом отношении нисколько не уступаешь ему, даже более: прозорливость твоя граничит с пророчеством. Откуда у тебя этот дар пророчества? И кто ты?
— О, император! Я самая обыкновенная девушка, — сказала незнакомка.
— А! Девушка!
Император прошелся раза два по кабинету.
— Но в качестве чего же вы следуете за мной, дитя мое?
— В качестве маркитантки великой армии, — отвечала незнакомка.
— Маркитантки?
Наполеон громко рассмеялся.
— Маркитантки! О, это знаменательно и начинает походить на роман, который я читывал в молодости! Не помните ли: действие происходит во времена завоевания Перу, при Пизарро, в долине Куско. Вслед за армией Пизарро всегда следовала одна хорошенькая маркитантка и много раз спасала жизнь Пизарро. Ее звали, кажется, Альдана — не помню хорошенько. Вас как зовут, милое дитя?
— Эвелиной.
— Но Альдана была, кажется, из рода каких-то грандов Кастилии. Вы?
— Графиня.
— Га! Совсем роман.
Наполеон приблизился к Эвелине.
— Но Пизарро хорошо знал свою Альдану, я же совсем своей не знаю.
— Можете узнать, император, — произнесла Эвелина и медленно открыла свое лицо.
— А! Я не ошибся! — сказал император, всматриваясь к лицо Эвелины, необыкновенно очаровательное и выразительное. — Я был уверен, что под этим черным покрывалом непременно скрывается прехорошенькое личико. Графиня полька?
— Полька, император.
— И в этом тоже был уверен. О, какое приятное знакомство. Теперь уж непременно посажу вас, графиня.
Император взял ее за руку и, как дитя, слегка нажимая на плечо, посадил в кресло. Сам сел подле, закинув ногу на ногу, и с нескрываемой, несколько наглой усмешкой стал смотреть на потупившуюся графиню.
С женщинами Наполеон держал себя вообще не только бесцеремонно, но даже цинично. Он их презирал и был уверен, что они только и способны рожать детей. Подобный взгляд был в нем неудивителен, если вспомнить, что в молодости он вел жизнь крайне уединенную, а когда при директории обстоятельства и собственный его гений выдвинули его вперед, то он посещал такое общество женщин, в котором именно о женщинах не мог составить выгодного понятия. Он не умел обращаться со сколько-нибудь порядочными женщинами, не умел говорить с ними, а так как всякого рода стеснения были ему невыносимы, то он по возможности избегал их. Особенно он ненавидел умных женщин. Г-жа Сталь всю жизнь была для него чем-то непонятным и невыносимым. В женщинах ценил он только одну молодость и красоту и в этом отношении был неразборчив донельзя. Он даже несколько раз влюблялся, но — Боже мой, что это была за любовь! Это было нечто в высшей степени наглое и возмутительное. Но он, оправдывавший свои действия во всем, говорил и по поводу своих привязанностей: «Не всякий имеет право так любить, как я люблю! Я люблю слишком по-своему».
И точно, он любил по-своему. Сидевшая теперь перед ним графиня Эвелина, вся в черном, с большими синими глазами, великолепно сложенная, начинала сильно нравиться великому императору. Он щурился, глядя на нее и слегка подергивая губами, что у него было признаком хорошего расположения духа.
Графиня все еще сидела потупившись, что необыкновенно шло к ее фигуре и представляло нечто в высшей степени очаровательное.
— Графиня! — начал Наполеон. — Я очень доволен тем, что вижу перед собой не духа, а живое существо, и притом — такое милое! Я плохо знаю этот дикий край. Скажите мне… О, я вам поверю!., скажите мне: что за народ московиты?
— Великий народ, император, — произнесла тихо графиня.
— Одно и то же! — возвысил голос Наполеон и забарабанил пальцами по столу какой-то медленный марш. — Вы не сговорились ли с Коленкуром, милая графиня? Коленкур того же мнения.
— Я Коленкура не знаю, император, — сказала графиня.
— Не знаете! Га! Откуда же вы знали те случаи, о которых мне предсказывали ранее?
— Орел знает небеса, крот — землю. Вот разгадка моих предсказаний, император.
— Как все объясняется просто! — воскликнул Наполеон.
— Проста и сама жизнь, император.
— Га, да вы философ, графиня! — засмеялся Наполеон. — Вам сколько лет? Двадцать. Не более, конечно. Странно: так мало живете и так много знаете. Конечно, вы знаете и то: чем окончится мой поход в Россию?
— Знаю, император, — сказала твердо графиня.
— Да, да, припоминаю, вы уже сказали мне это: на меня обрушится вся Европа…