Таков двойной тупик, к которому пришло христианство, ограниченное из-за уничтожения посвящения, и наука, лишившая себя Бога. С одной стороны, окостенение в абстрактных догмах, с другой — асфиксия мертвой материи.
* * *
Но тем не менее, с начала эры существовало меньшинство, непризнаваемое и преследуемое, но нерушимое и могущественное, которое неустанно шло к высшей цели: примирить христианское течение с люциферианским, органично соединить воедино Веру и Разум, Религию и Науку и поднять античную инициацию на высоту откровений Христа. Очень сложно узнать достоверно, кто были эти великие личности по тем искаженным документам, которые остались нам от их пребывания на Земле. Чаще всего они вынуждены были скрываться, изменять облик и скользить подобно призракам в полумраке истории. Ибо они были подозрительными как для установившейся религии, так и для официальной науки.
Эти деклассированные практически всегда считались еретиками и колдунами. Немногие их представители встречались во всех странах, любых сословиях. Одинокие философы, искусные врачеватели, ученые раввины, молчаливые монахи, скрывающие свои многочисленные идеи под монашеской рясой, алхимики, ищущие тайные свойства элементов на дне своих сосудов, астрологи, предсказывающие судьбы по движению светил. Иногда это были любопытствующие принцы и размышляющие в скрытых уголках своих дворцов короли, или мечтательные пастухи, затерянные в своих песчаных равнинах, или смиренные сказательницы легенд в глубине своих лачуг. Тайная симпатия объединяет это великое братство. Они узнают друг друга по одному жесту, взгляду, по магнетической атмосфере, витающей вокруг них, по их молчанию больше даже, чем по их речам. Это братья Души и мученики Идеи.
Так же, как и Собратья Христа, они нуждаются в любви и вере, так же, как и Дети Люцифера они хотят знать и понимать. Все возможности их естества объединяются в одну силу, в единое сознание, единую волю. На лицах самых великих из них видна тень странной меланхолии, потому что великая традиция вселенной давит всем своим весом на их сердца и мозг. Они чувствуют себя ответственными за это, как частицы того земного Провидения, которое следит за человеческими судьбами. Но через эту траурную повязку виден льющийся свет, как ореол, глубокая радость тех, кто верит в Господа. Они знают, что боль мира это и боль Бога, как цвета, которые мы видим через призму, это страдания Света. Они чувствуют себя связанными невидимыми нитями со всеми существами. Они имеют более или менее четкие воспоминания о своих прошлых существованиях, подготовивших их будущие жизни, но никогда они не согласились бы раскрыть толпе свои тайны, они ничего не рассказывают даже своим ученикам. Разгласить их значило бы осквернить их, разжечь суеверия и шарлатанство. Эти вещи имеют ценность лишь для тех, кто их видел и пережил. Они становятся тогда алмазной крепостью сильных и чистых душой.
Итак, главная черта западного эзотеризма — это соединение интеллекта и мистики. Он — сын Люцифера и слуга Христа. Я только что дал ему общую характеристику. Гораздо более драматичной и яркой была бы его история, если бы можно было воскресить героев знаменитых или незаметных, но подвергнутых остракизму, помеченных фатальной signum reprobationis[127] еретиков и поклятых.
В своем труде я могу лишь показать их преемственность и кратко перечислить этапы. Мы видим их пробивающимися на свет вместе с Гностиками. В их писаниях и путанных изложениях указывается на то, что они постигли глубинный смысл существования Божественного Глагола во вселенной и его ипостасей, самая блестящая из которых Христос. — Но христианский эзотеризм полностью формируется лишь в IV веке, во времена загадочного и могущественного Мани, отца манихейства. Это была первая попытка объединить люциферианское течение с христианским. Ни один религиозный образ не был так оскорбительно искажен или даже искоренен из традиции, как это сделала с Мани официальная Церковь, видевшая в нем опасного соперника.
Все его писания до последнего листа были сожжены. Мы знаем о них лишь из опровержений или клеветы его противников. Его великая личность оставила свой след в ярости, им вызванной, и в братствах, которые вдохновляются его доктринами. Ученик персидских магов, он постиг откровения Христа. Так как у него было много учеников, в числе которых сын царя, византийская церковь собрала нечто вроде консилиума, перед которым он предстал, защищаясь от многочисленных обвинителей. Отлученный от церкви и осужденный; он. вскоре умер в горной крепости, по словам одних, по воле царя, согласно других, — по наущению христианских фанатиков. Оригинальность его идей состояла в его концепции зла, как необходимого противовеса добру в мировой системе и идее реинкарнации, включенной в постулаты христианства. Разумеется, святой Августин, который был манихеем, стал врагом, осудившим эту доктрину, устанавливающую постепенное посвящение и лишающую Церковь своей бесконтрольной власти[128]. — Манихейские идеи распространялись на Западе. Катары проповедовали их в Венгрии, Альбигойцы во Франции, Тамплиеры, ставшие особенно могущественными во времена Крестовых.походов, распространили их по всей Европе и даже на Востоке. Но король Франции и Папа решили уничтожить братство Тамплиеров. Подготовленные ими массовые убийства Тамплиеров начались одновременно по всей Европе и продолжались до полного истребления членов этого братства. Их архивы и ритуальные принадлежности были сожжены. С такой же жестокостью они расправились и с Альбигойцами. Это была Сицилийская Вечеря абсолютной монархии против независимого рыцарства, это была Варфоломеевская ночь папства против христианского эзотеризма.