— Дай его мне! — сказал Маг, — я возьму месть на себя.
-Ты хочешь отомстить за нашего Бога, также как и я?, — вскричал аккадиец, вскакивая на ноги.
— Я проведу ночь наверху в башне и буду молиться против нашего соперника, призывая верховного Бога, — сказал Маг.
— Я не знаю, что будет, но я говорю, что завтра один из нас умрет. Он или я. Ты будешь служить выжившему.
— Если тебе — всегда, если ему — никогда! — сказал стражник мертвой змеи, протягивая ему меч. Он снова сел и застыл неподвижно, как статуя.
Набу-Нассир заткнул меч за пояс, и спрятал его под накидкой, потом прошел на террасу, откуда открывался величественный вид на Вавилон, самый чудовищный город, когда-либо существовавший. Впереди виднелись выступающие, выпуклые, покрытые бронзой крыши трех храмов Луны. Выше хаоса сгрудившихся в долине домов, взгляд следовал вдоль двух валов Имгур-Бел и Нивитти-Бел, которые тянулись по прямой сколько хватало глаз, как две царственные дороги. По всему валу, как по стадиону, могла проехать колесница, запряженная четверкой лошадей. На севере, по ту сторону ограды, протекал Евфрат, извиваясь среди беспорядка улиц и глиняных домов, как змея, чешуя которой блестела то тут, то там среди деревьев. По ту сторону виднелись храм Зарпанит и пирамида висячих садов королевы Амитис, подобно горе зеленеющих ступеней. Панорама завершалась длинной линией царского города, крепостью великолепного дворца сего бастионами, павильонами, башнями, кедровыми и бронзовыми воротами, алебастровыми зубцами, серебряными и золотыми шпилями.
Солнце, погрузившееся в этот момент в туман цвета шафрана, озарило все сооружения пурпурным и оранжевым зловещим пламенем, превращая основу города в вазу темной скинии, полную огня.
Набу-Нассир смотрел на пирамиду из семи возвышающихся храмов, на которую он решил подняться в последний раз. Как и другие храмовые монументы Вавилона, она тоже пылала в лучах заходящего солнца, зигурат семи святилищ. Она горела всеми цветами радуги. Ибо все квадратные храмы, кроме самого высокого, сделанного в форме круга, были покрыты камнем или разноцветными металлами.
Считая сверху вниз, террасы храмов соответствовали семи дням недели, считая снизу вверх их последовательные этажи, согласно доктрине магов, напоминали о восхождении души в процессе развития планет, от выхода из хаоса в сатурнианский период до восхождения к божественному Солнцу, через все метаморфозы нашего мира. И пирамида, переливаясь в меняющемся свете, сама казалась участником этого постепенного очищения. Ибо она переходила от черноты Сатурна до белого алебастра Венеры, от бледно-розового Юпитера и голубого перелива Меркурия до темно-красного Марса, утончаясь как пестик цветка, в серебристом храме Луны и позолоченной башне Бела.
Набу-Нассир смерил пирамиду взглядом. Его душа, мрачная и печальная в своей скорби, готовила себя к совершению восхождения для разговора с Богами.
Он поставил ногу на ступеньку внешней лестницы, которая, проходя этаж за этажом, кружила по зигурат, достигая вершины. Одолевая дорогу, маг не видел ни Солнца, исчезнувшего за рыжеватой равниной Месопотамии, ни необъятного города под его ногами, неясный контур которого ступенька за ступенькой углублялся в туманную бездну.
Набу-Нассир достиг последней площадки пирамиды и очутился на вершине в маленьком храме Бела. Солнце исчезло, и ночь спустилась на город. С такой высоты Вавилон казался не более, чем темным пятном, где то тут, то там виднелись тусклыми цитаделями гигантские сооружения. Говорили, что Эреб[87] породил из своих туманных недр колоссальный город, чтобы бросить вызов небу. Но за черным кругом горизонта, изгибаясь по всему великолепию небесного свода, глубокое небо Месопотамии светилось темным индиго прозрачного кристалла. Желтые, красные и голубые шары вращались там на громадных расстояниях, в неисчислимом ритме, в невероятной гармонии.
И под этим небом, которое было объектом исследования Набу-Нассира, он сопоставлял свою мудрость с происшедшим. Он ставил свою науку на одни весы с судьбой. Конечно, она была великой, эта наука. Тысячи и тысячи лет[88] маги и их предшественники, Ману, изучали движение звезд и регулярные изменения небес. В своих наблюдениях они зафиксировали движение небесных часов своими сложными механизмами.
Они открыли определенное влияние светил, не только Солнца и Луны, но и пяти планет на судьбу человека, в зависимости от их расположения на небе в таком-то месте, таком-то году, в такой-то день, час. Не был ли ансамбль планетарных систем живым организмом, изначально сформированным из однородной массы, в котором каждая планета была необходимым органом? Жизнь людей и наций подвергались их множественному влиянию. Можно было предугадать триумф или поворот судьбы, но не суть или детали событий. Потому что это было результатом неисчислимого соединения свободы человека и божественного действия. Печать созвездий на жизни людей и народов оставила в некотором роде рамки и основу, по которой шла нить событий, но не бесконечные узоры, вырисовываемые людьми и богами. Так, Набу-Нассир предвидел катастрофу, угрожавшую Вавилону, заметив воссоединение Марса и Сатурна в созвездии Скорпиона, но он не предсказал силу удара, глубину бездны, упадок мощи халдеев. Позорное падение, позволившее сейчас заключенным евреям кричать на улицах Вавилона предсказания пророков, оскорбляя прохожих такими словами; «Сойди, сядь в прах, Дева Вавилона, сядь на землю, а не на трон, Дева Халдеев. Возьми мулов и погрузи зерно, сними вуаль и смени свое платье, оголи свои бедра, пересекая поток, покажи наготу свою, чтобы был виден твой срам».
88
По Диодору Сицилийскому, традиция Магов насчитывает 50000 лет. Возможно, эта цифра завышена, но она подтверждает возраст, приписываемый греко-римскими цивилизациями астрологии.