Утром я пришел в "Два щита" позавтракать - и он, Марсель-Анатолий сидел там, окруженный десятком детишек. Хозяин умиленно улыбался, глядя, как увлеченно слушают дети незнакомца. - Моя страна далеко, - говорил он, - люди там говорят на другом языке, хотя знают и этот, ваш. А так у нас все то же самое Солнце встает и садится, зима холодная, а лето жаркое. А приплыл я на большом корабле... Как?! Неужели на том самом?.. - На большом корабле с огромными мачтами и парусами. Только он разбился во время шторма и мне пришлось несколько миль плыть в холодной морской воде. Удивленное "а-а" вырвалось из детских глоток. В пришельце они видели сказочного атланта или даже бога, пришедшего из легенд. - Я плыл, плыл и непременно утонул бы, но мне помогли морские люди. Как, вы не знаете? Они живут в глубинах и всегда помогают тонущим, но утягивают на дно ворующих жемчуг. Марсель рассмеялся. - А теперь я расскажу вам про город, который встретил на своем пути. Это заброшенный город, старый, как сама земля. Строения там полностью из желтого камня, со многими колоннами, а колонны покрыты причудливой резьбой. Каких только картин не увидишь на стенах того города! Там такие звери, что вы и представить себе не можете! Огромные огнедышащие змеи с крыльями и ногами, полуптицы полульвы, люди с бычьими головами. Но по улицам гуляет лишь ветер, пустой ветер переносит пыль с места на место многие века... А по ночам в том городе бродит демон. Никогда не входите, если встретите тот город! Марсель внезапно помрачнел и отвернулся. Дети пожали плечами и выбежали на улицу. Он допил свой чай, доел бутерброд с креветочным маслом и ушел. - Кто он? - спросил я у хозяина. Тот лишь покачал головой. - Не знаю. И это меня беспокоит. Обычно я быстро узнаю людей.
* * *
Марсель шел уверенным шагом, словно дорога, что лежала перед ним, сто раз уже хожена-перехожена. Свернув пару раз в такие переулки, что и не каждый горожанин знает, он покинул город. Один угол городской стены трогало море. Утомленное ночной бурей, оно лениво колыхалось, поглаживая ноздреватый от постоянной влаги камень. С противоположной стороны на Ойнен взирали скалы. Красные, без единой травинки, сухие и трескучие скалы. Длинная гряда с севера на юг. Между скалами и городом раскинулся луг, а дальше на север даже начинался лес. За грядой же не было ничего. Вернее, там была пустыня, но красными скалами ограничивался мир горожан. Марсель вышел за стену - днем ворота были заперты, но открывалась дверца в створках. Не настежь, конечно, а так, снимался засов. Так что каждый мог выйти из города, но зайти - стучи, проси разрешения. Остановившись на минуту, он втянул ноздрями воздух и направился в сторону гор. Пастухи никогда не подходили близко к скальному хребту. Люди вообще боялись тех гор - когда дует ветер, что-то странно воет в ущельях красного камня. Я-то склонен думать, что они просто имеют уникальное строение, так что ветер просто завивается среди камней и является причиной шума. Но люди... Хотя, после перехода из одного мира в другой уже ничему не удивишься. Откуда я знаю, что живет в этой Вселенной, а чего здесь нет? Может, отсюда и является всяческая нежить и нелюдь. Марсель шел быстро, выбирая дорогу покороче. Видно, старался вернуться пораньше, чтобы не подумали лишнего. Наконец, скала красной громадой встала перед его носом. Он прикоснулся ладонью к камню, просто легонько погладил его, но скала загудела не хуже церковного колокола. Марсель улыбнулся и протиснулся в ущелье. Все это время - до ущелья - я следовал за ним. И, похоже, Марсель не замечал меня или, по крайней мере, делал вид... Сейчас же я встал перед проблемой - лезть вслед за Марселем-Анатолием в эту узкую щель, значит, показать себя. Гора загудела вновь, так же глух и кратковременен был ее возглас. Как?! Как заставил человек ответить вековой камень на прикосновение? Ведь не задрожала земля и не посыпались осколки... Да-а... Протиснуться в щель между двумя глыбами или, вернее, просто в раскол цельной скалы было чертовски трудно. Цеплялись края одежды за зубчатые края, неприятно терлась одежда, частички кожи с рук и лица так и остались там, содранные острыми, как ломаное стекло, гранями. Слава Небу, дальше проход становился шире и переходил в небольшую пещерку. Свет сюда проникал из немногочисленных отверстий в стенах, многократно преломлялся в миниатюрных озерцах, на поверхности известняковых колонн. Ведь она всегда мокрая, всегда по этим башням течет вода, неся с собой растворенные минералы, из которых и складывается сталактит. Или сталагмит. В общем, получалось, что в воздухе на пути солнечных лучей искрятся облака разноцветных иголок и точек. Еще дальше пещера раскрывалась. Выход имел форму круга или овала. Перед выходом природа установила небольшую площадку, вроде балкона. Земля находилась в паре футов книзу. Долина, замкнутая в колько скал - вот, куда выходила пещера. Совсем небольшое пространство, поросшее травой. В центре - огромная глыба. Наверное, присмотревшись к ней получше и с более близкого расстояния, можно было сделать некоторые интересные выводы. Возле глыбы стоял Марсель. Он поминутно прикладывался ладонями и лбом к куску красного камня, его губы шевелились - слов я, конечно, не слышал. Но видел эффект, производимый этими действиями: мелкие камни разлетались на куски, на мельчайшие осколки, которые затем образовывали на земле круг. Кольцо. Скалы гудели теперь постоянно, теперь уже гул сопровождался дрожью в земле. Наконец, с громким треском подобным выстрелу глыба раскололась, выпустила струю цветного огня. Синие и зеленые искры рассыпались вокруг, красные, желтые и оранжевые беспорядочно парили в воздухе. Я заметил, что стало почти темно, будто уже поздний вечер. И от этого искры сияли еще ярче, превратившись в крупные шары. Марсель, стоящий в центре сверкающего хаоса, кричал, не шептал, но слов я не узнавал. Странный язык, с подавляющим большинством гласных в словах, а из согласных - только "м", "в", "х", "к" и "й". Шары кружились все быстрее и быстрее, пока не слились в однородную радужную массу. Это сопровождалось оглушительно-громким свистом, скалы гудели, крупно дрожа. Через какофонию звуков с трудом пробивался голос Марселя. В конце концов, пронзительный свист оборвался, все вмиг исчезло, затихло. Я поднял голову - там синело небо, полное солнечного света...
05
Норкаус потер подбородок - щетина, выросшая за последние четыре дня, не давала ему покоя, настолько привык он к чисто выбритому лицу. Но здесь мират города, то есть Норкаус, должен был ходить с бородой. Я видел в этом что-то от мусульманства, да и само название, мират, обладало восточным оттенком. Название должности. С того самого дня, когда впервые увидел Марселя Лавуазье в "Двух щитах", Димитрий Норкаус пребывал в задумчивости. Он не упускал ни единой возможности проследить за пришельцем, который, похоже, и не собирался покидать город. Но прямой встречи с ним всячески избегал. Он слушал истории, которые рассказывал Марсель детям, завтракая. Настолько они были богаты подробностями... выдумать такое можно, конечно, но не всякому дано. Скорее всего, Лавуазье описывал места, которые реально видел. "А как же все эти его демоны, призраки?" - спрашивал я у Димитрия. "А ты думаешь, их нет? Поживешь здесь немного и сам увидишь, а потом привыкнешь к ним и перестанешь даже замечать", - отвечал он. - Ты видел это... своими собственными глазами... - в сотый раз повторил Димитрий. Он сидел за столом в своем кабинете - это его прихоть, привычка, перенесенная "с той стороны", невидящим взором глядя в окно. Там, за окном, желтели несколько подсолнухов, доцветали последние цветы да жухла потихоньку трава. Шустрые воробьи приспособились вынимать семечки прямо из отяжелевшего круга, а потом садились сверху и поглощали добычу. Синицы следили за их трапезой с забора. Им тоже хотелось, но у воробьев было гораздо больше наглости. Не храбрости, а именно наглости. Синицы попросту боялись к ним приближаться, так как подобная встреча могла обернуться выдранными перьями. - Почему ты видел это, а не я?.. - А при чем тут это? По-моему, это вы попросили меня следить за Лавуазье при любой возможности. Он шел куда-то, я шел следом. - Да, все правильно, мне следовало самому... Черт, ведь ты не понял ни слова из его заклинаний! А я... я бы разобрал, я бы понял! Понимаешь, для меня это возможность! Это шанс для меня... Шанс стать сильнее. - Ну, скажите еще, что вам вообще не следовало брать меня с собой. Я стерплю это. Вы читаете книги? В отношениях учеников и учителей разногласия приняты за норму - учителя, оказавшись рядом с человеком несведущим в какой-то определенной области, в которой сам учитель как рыба в воде, возносят себя чуть ли не до божественной высоты. - Учитель и ученик? А разве к нам подходит это? Я, вроде, ничему тебя не учу. Или это намек? Я сам понял, что сморозил глупость. Да, что-то в Норкаусе было такое, что неизменно вызывало какой-то скрытый рефлекс обожания. Наверное, это осталось еще от наших первобытных предков, которые нуждались в хозяине и предводителе. Я заметил, что мэр отходил в тень при появлении Димитрия, что горожане приносили Норкаусу гораздо более богатые дары, что окружали его почетом, а к мэру относились как к чему-то необходимому, что было всегда и без чего обойтись никак невозможно. И сам мэр не противился этому, а сам смотрел на Норкауса взглядом, выражающим полнейшую покорность. - Понимайте это как хотите, - я попытался увильнуть. - Но мне надоело выполнять ваши просьбы, которые на самом деле никакие не просьбы, а самые натуральные приказы. Может, вы и спасли мне жизнь может быть! Понимаете? Или вы пророк? Предсказатель, ясновидящий кто вы? Может быть, со мной ничего и не случилось бы, я вернулся бы к своему другу, в свой родной город. Подумайте, как могла сложиться моя жизнь, не появись в ней вы? - Но никогда не поздно вернуть все на свои места, - улыбнулся Димитрий. - Чего ты так разнервничался? Как привел я тебя, так и уведу, что в этом сложного? Но я надеюсь... надеялся на твою помощь и сотрудничество. Или ты такой же, как эти горожане? Не понял иронии... Норкаус усмехнулся одними глазами. - Они исправно приносят мне дань и еще прибавляют кое-что от себя, потому что боятся. Они устали бояться, они хотят, но не могут и потому пытаются откупиться от меня. Я все понимаю, но почему я должен уходить? Здесь я по уши в золоте, хорошо питаюсь, живу почти почти во дворце. И угрызения совести давно перестали мучить меня. Я чудовище, правда? Я живу на их страхе - нет ничего лучше, чем жить на чьем-либо страхе, это безопасно и легко. И нет в этом ничего ужасного. А обвинения, которые ты сейчас бросишь мне в лицо - это зависть. Глубоко внутри тебя живет она и грызет, грызет, грызет. Ты не обязан ощущать ее и даже знать о ее существовании, для нее это не смертельно. Но она съест тебя в конце концов, поэтому следуй моему примеру. Пусть зависть ест других. Ну что, чудовище я или нет? - Н-не... не знаю, - Норкаус говорил пылко, быстро, с постоянной легкой улыбкой, и я не знал, как воспринимать сказанное им. Но слова его запали глубоко, очень глубоко. В самом деле, что ужасного в том, чтобы жить за счет других? Ведь в истории человечества кто-то всегда живет, поедая кого-то. Так почему я должен быть пищей, а не львом? Нет ничего благородного в постоянном жертвовании собой. А святость разве это не способ добиться поклонения? - Ты сомневаешься. Хорошо. Значит, ты еще не потерян для меня. Пойми, я не хочу казаться совершенным и не пытаюсь сделать тебя таким. Я просто человек. А что скрыто в этом слове не знает ни один житель Вселенной. Можно только гадать и догадываться...