И вот Нарисона Марабуту не стало. Конечно, Шевронский еще в день гибели, позавчера, неофициально навестил вдову, чтобы выразить ей свою поддержку неформально. Держалась она достойно. Без истерики. Перед самым уходом Олега Константиновича неожиданно вручила ему лазерный диск, подписанный рукой Нарисона: «Президенту. Только лично в руки». Шевронский хотел было спросить: «Что это?» – но, увидев ее указательный палец плотно прижатым к губам, молча повернулся и вышел.
Слушал вчера этот диск Шевронский в своем кабинете один. В наушниках. На всякий случай…
И сейчас, присутствуя на официальной церемонии прощания с выдающимся ученым, Шевронский вновь и вновь прокручивал, теперь уже мысленно, вчерашнюю запись с голосом Нарисона:
«Олег! Если ты слушаешь этот звуковой файл, значит, меня уже нет. И я, искренне раскаиваясь, делюсь скрываемой ранее от тебя тайной, которую не имею права уносить с собой в могилу. Не знаю, извинил бы ты меня живого, но надеюсь, теперь простишь. Наберись терпения и выслушай все по порядку.
Ты знаешь, что с момента расшифровки человеческой ДНК выяснены роль и функции огромного количества генов царя природы. Все эти знания используют сейчас в основном для решения чисто медицинских проблем – пытаются заменять гены, несущие наследственную болезнь, на здоровые гены в самом организме (in vivo). Пока это удается в исключительно редких случаях… Знаю, что ничего нового тебе еще не сказал, но наберись терпения. Перехожу к главному.
Моя лаборатория обнаружила целый букет участков ДНК, отвечающих за интеллектуальную деятельность человека, в частности генов, контролирующих: абстрактное мышление, физико-математические способности, механическую память, образное мышление, гуманитарное и так далее. Не зная, что с этими результатами делать практически, я их просто опубликовал в открытой печати. И вот тут-то произошла первая странность, на которую я, к сожалению, не обратил тогда внимания. На мою публикацию не последовало никаких откликов, отзывов, рецензий. Никакой реакции со стороны коллег из аналогичных научных учреждений. Я успокоил себя тем, что истории известно немало случаев, когда выдающаяся научная статья получала достойное признание лишь после смерти автора. Мало того, я обрадовался. В сложившейся ситуации я мог развивать свое направление, не опасаясь конкурентов! Как раз именно в это время передо мною стояла проблема, разрешение которой требовало незаурядного математического ума. Но я-то, всю жизнь проработав биологом, даже не слышал ни разу, например, про такой термин как “тензорное исчисление”, которое понадобилось использовать для программирования прочностных свойств искусственно выращиваемых нами человеческих тканей. Я добросовестно пытался разобраться в этих ковариантных и контравариантных преобразованиях, тензорах кривизны, кручения… Все было бесполезно. Ты же знаешь, в школе у меня по математике был твердый трояк. С возрастом ситуация не изменилась. Подключать к своей работе физико-математические институты очень уж не хотелось. Надо было бы слишком долго объяснять им, чего нам от них надо, да и слишком много получилось бы соавторов. А я привык один. Словом, принял решение заменить свой родной, но слабенький математический ген на соответствующий ген какого-нибудь из наших математических академиков, например Пузырева. Все получилось! Методическую часть этой работы я здесь опускаю. С ней ты можешь ознакомиться в отдельном текстовом файле, вложенном в этот диск. Скажу только, что операция прошла более чем успешно. Теперь все тензорные преобразования воспринимаются мною как вполне естественные. Со всеми формально-математическими правилами их применения я разобрался в считанные дни. У меня даже возникло ощущение, что новые гены передали мне не только математические способности, но и знания Пузырева, накопленные им при жизни. Впрочем, это может быть всего лишь субъективное ощущение… Короче, факт остается фактом, проблема программирования прочностных свойств искусственно выращиваемых человеческих волокон, над которой моя лаборатория билась три года, была теперь решена в течение месяца. Возможно, ты не знаешь, но последнюю Нобелевскую премию мне вручили именно за эту работу. Первое время я чувствовал себя суперменом, поскольку по-прежнему оставался сильным биологом, но вместе с тем ощущал себя и незаурядным математиком. Ты спросишь: “Что же тут таинственного?”. Дело в том, что, публикуя результаты этих исследований, я нигде, ни словом не обмолвился о том, что выполнял упомянутые работы не только Нарисон Марабуту, но как бы еще и академик Пузырев. Факт использования его генов в своем эксперименте я скрыл. Об этом не знал никто. В том числе и сам Пузырев. Ознакомившись с моими работами, он меня просто искренне поздравил. Все лавры достались мне и только мне. Тщеславие вскружило мне голову. Понимаю, что вряд ли ты считаешь это большим грехом, но слушай дальше.