Но вот заканчивался пятый курс. Крылья Эдуарда, стянутые постоянной необходимостью изучать совершенно ненужные общеобразовательные дисциплины, теперь могли раскрыться в свободном полете дипломирования. Но при условии, что руководителем дипломной работы станет человек, Дедалу подобный. В стенах провинциального университета такого преподавателя не было, и он предпринял дерзкую попытку написать письмо маститому столичному ученому с просьбой разрешить выполнить дипломную работу под его руководством по совершенно необычной теме, которую тогда только начинал разрабатывать известный исследователь и которая так интересовала просителя, выпускника-студента периферийного учебного заведения. Преподаватели и однокурсники Шустова восприняли ответ, полученный им из столицы, как чудо! Известный ученый не только давал согласие на руководство студентом, но и брал на себя все финансирование, связанное с поездкой, проживанием и работой выпускника. Отчасти такая удача объяснялась изобретениями Эдуарда, сделанными им еще на первых курсах и разрекламированными местной и центральной прессой. Икар и Дедал действительно узнали друг друга! То есть Эдик, конечно, не помнил своего первоначального имени и древней судьбы, но его необъяснимое влечение именно к этому ученому было поначалу сильнее всех житейских обстоятельств…
В столице Эдуард летал. В его распоряжении было самое современное оборудование и новейшие реактивы. Он активно участвовал в семинарах самых серьезных ученых и при этом не стесняясь позволял себе публично излагать самые бредовые идеи, вызывая добрые снисходительные улыбки окружающих. И вот… Как всегда! Как и во всех предыдущих воплощениях, Шустов опять зарвался. На этот раз он возомнил себя мощным, свободным мыслителем, способным совершенно самостоятельно строить свою дальнейшую научную карьеру. Хотя более прагматичные столичные сверстники Эдуарда намекали ему, что перспективному дипломнику следовало бы обратить значительно большее внимание на племянницу своего Шефа, а не на пробирки и колбы. Но заносчивый, наивный Шустов считал ниже своего достоинства обуславливать научное преуспевание банальным браком с родственницей патрона и, аккуратно закончив все дела, укатил в свой захолустный городок, будучи абсолютно уверенным, что его незаурядная по оригинальности и объему дипломная работа в любом месте в ближайшее же время будет просто переоформлена в кандидатскую диссертацию, и Эдуард Шустов сможет наконец вести независимые исследования по той теме, по которой сочтет нужным он сам, а не какой-то там руководитель. Займется, например, молекулярной генетикой. Несчастный, он так был уверен в несокрушимой мощи своих отличных оценок и научных публикаций, что даже не поинтересовался, а собираются ли оставлять его на родном факультете? Приехав домой, Эдуард, конечно, блестяще защитил диплом и… остался совершенно не у дел. Кафедра, на которой рассчитывал остаться Шустов, его не приняла, причем отказ был сделан в самой беспощадной форме. Недавно назначенный на должность заведующего кафедрой, приехавший из Москвы член-корреспондент АН СССР Большов Герман Федотович вызвал юного выпускника к себе в кабинет и тоном, очень спокойным, но не допускающим возражения, спросил: