Песнь девятая
265
«По дальним тем волнам», – считая Данте за тень, Нино спрашивает, давно ли он прибыл в чистилище по волнам окружающего его океана.
267
Души в чистилище узнавали до сих пор в Данте живого человека по тени, которую он бросал от себя. Но лучи солнца, согласию с чистилища VI, 55, уже исчезли за горой, когда поэты подошли к Сорделло. К Нино они подошли в темноте вечернего сумрака, так что ни Нино, ни Сорделло не могли видеть его тени. Вот отчего обе тени приходят теперь в такое изумление.
269
Т. е. умоляю тебя высшею благодатью, данною тебе Богом скрывающим от взглядов человеческих первую причину (в подлиннике: Lo suo primo perchè) своих действий в непроницаемой темноте, скажи мне и проч. – Блаж. Августин говорит: «Voluntas Dei est prima et summa саusa omnium corporalium et spiritualium motionum: nihil enim visibiliter aut sensibiliter fit, quod non de illa invisibili ac intelligibili aula summi Imperatorie aut jubeatur aut permittatur». Сличи Чистилища III, 37 примеч.
270
«Проплыв пучины те» (в подлиннике: Quando sarai di lá dalle larghe onde), т. е. когда вернешься к живым, переплыв волны, окружающие чистилище.
271
«Джьованна», дочь Нино, бывшая в то время еще очень молодою, вышедшей впоследствии замуж за Рикардо ди Каммино из Тревиджи (Рая IX, 48). – «Там», т. е. на небе.
272
Мать Джьованны, вдова Нино, Беатриче, маркиза Эсте, вышла замуж за Галеаццо Висконти, сына Маттео Висконти, тогдашнего правителя Милана. Это случилось 21-го июня 1300 г., следовательно спустя три месяца после того времени, в какое предполагается загробное странствование Данте, и потому эти слова Нино высказывает в виде пророчества. Вдовы во времена Данте носили черное платье и повязывали голову белой повязкой; сбросить вдовью повязку значит – выйти замуж.
273
О дурном обращении Галеаццо с вдовою Беатриче, как бы следовало заключить из этого стиха, ничего неизвестно; поэтому в нем говорится лишь о том, что Галеаццо вместе с отцом своим и всей семьей был в 1302 г. изгнан из Милана и возвратился назад лишь в 1311 г.
274
Выходка против неверных жен, «если… не поджигать» и проч. в подлиннике еще сильнее: «Se l'occio о il tatto spesso noд raccende».
275
Миланские Висконти, также Милан и вся Ломбардия, имели на гербе своем венчанную короной змею (Vipera Berus, випера, гадюка). Эту пожирающую ребенка арматуру поместил в свой герб Отто Висконти еще в крестовые походы, в воспоминание своей победы над сарацинами, на что намекает Тассо в «Освобожденном Иерусалиме» I, 55. – По словам Верри (De titul et insign. № 40), миланцы, становясь где либо лагерем, сперва выставляли на каком-нибудь дереве знамя с гербом виперы (Majores nostri publica decreto sanxerunt ne castra Mediolanensium locarentur, nisi vipereo signo antea in aliqua arbore constituto). Напротив, Висконти пизанские, к которым принадлежал Нино, имели, как правители Галлуры, в своем гербе петуха. Смысл этих стихов такой: останься она вдовой, она тем приобрела бы себе более почета нежели теперь, вступив во второй брак, который есть нарушение вдовьего целомудрия.
276
«Но свыше мер», т. е. в той степени, какая свойственна человеку, говорящему по долгу и из любви к добру, a не из ненависти. «Гневаясь, не согрешайте». Псал. IV, 5. – Посл. к Ефес. IV, 26.
277
«Туда», т. е. «к полюсу, и именно к южному, так как поэты теперь на южном полушарии. Вокруг полюса звезды в своем течении совершают более короткий путь, почему и движутся они с меньшей скоростью, так точно, как колесо в ступице, которое ближе к оси совершает свой оборот медленнее». Штрекфусс.
278
«Три светоча»; под ними поэт разумеет три богословские добродетели: веру, надежду и любовь. «Если четыре звезды, виденные поэтов сегодня утром и обозначающие четыре главные добродетели, теперь, вечером, закатились низко за горизонт, и на место них появляются на небе эти три звезды, то всякий глубокомысленный читатель легко поймет смысл этого прекрасного символа. Четыре главные добродетели: мудрость, правосудие, мужество и умеренность, являются нам утром, когда мы нуждаемся в них для наших действий в жизни. Но когда день кончился и вместе с ним прекратилась наша деятельность, тогда только вера, любовь и надежда остаются с нами, как утешители; они только придают нам силы с началом нового дня оставаться верными сказанным главным добродетелям». Штрекфусс. – «Четыре главные добродетели необходимы и важны для деятельной жизни, обозначаемой утром, эти три – для жизни созерцательной, обозначаемой ночью». Каннегиссер. – Некоторые комментаторы принимали эти три звезды за действительные звезды на южном небе, a именно за три α созвездий Корабля, Рыбы-Меча и реки Еридана; но мнение это ошибочно.
279
«Противник ваш диавол». I Посл. Петра, V, 8. – «Древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную». Откров. св. Иоанна (Апокалипсис), XII, 9.
280
Т. е. где долина не имеет возвышенного края, где она открыта для входа. Враг всегда нападает на нас с слабейшей стороны.
281
«Этими словами явственно обозначается свойство змия, как врага человечества». Каннегиссер.
282
«Адская черта» (la mala striscia), т. е. адская змея. Сличи появление Змия у Мильтона, Parad. Lost, IX, 434–496. Описание Змия, символа искушения, напоминает появление Гериона, символа обмана. Ада XVII, 7 и далее.
283
«Я не видал», – этим обозначается быстрота, с какою взвились ангелы, или то, что Данте был ослеплен блеском их лиц (стих 35).
284
«Чета коршунов» (в подлиннике: gli astor celestiali) – «так называет поэт ангелов, для обозначения быстроты и силы, с какими они преследуют Змия, или потому, что коршуны – естественные враги змей». Скартаццини.
285
Т. е. да найдет божественное озарение, доныне тебя руководившее, столько благой в тебе воли, сколько необходимо, чтобы ты возмог подняться на высший дол (в подлиннике: al sommo smalto), т. е. на высшую вершину горы чистилища (земной рай). Вместо «елея» в подлиннике употреблено «cera» (воск); но, следуя Ноттеру, я заменил это слово елеем, так как и в русском, и в немецком языке «воск» дает не столько идею о горючем материале, сколько идею чего-то гибкого, податливого, лишенного воли.
286
«Маркизы Маласпина, владения которых находились главным образом в Вальдемагре (Ада XXIV, 145 и примеч.), между Генуей и Луккой, принадлежали к богатому и храброму роду и в течение XII и XIII столетий находились частью во враждебных, частью в дружеских отношениях. Чаще всего они принадлежали к императорской (гибеллинской) партии. Один Куррадо Маласпина, сын Фолио, жил уже в XI веке. В начале XIII века упоминается еще о другом Куррадо (Caffari, Annales Gen. Lib. IV). Какого из двух Куррадо разумеет здесь Данте старшим («древним») Куррадо – решить трудно. Второй Куррадо имел сына Федериго, женатого на Констанце, сестре короля Манфреда; несмотря на это родство, он принадлежал к гвельфам и, служа в их войске, как глава Лукской общины, был взят при Монтаперти в плен сиенцами. Говорящий здесь дух – сын его, Куррадо (ум. 1294 г.). Он, как ярый гиббелин, играет роль в одной из новелл Боккачио (Giornate II, Nov. 6)». Филалет.
287
«И здесь за то» и проч. (в подлиннике: A' miei portai l'amor che qui raffina, слово в слово: к моим питал я любовь, которая здесь очищается), это не значит: я слишком много любил своих, и потому должен здесь очистить себя от этой любви, но – любовь к моим была уже слишком велика; здесь любовь моя должна стать еще чище, т. е. облагородиться любовью к Богу. По Филалету, этот Куррадо был женат на сардинке Оретта, которая принесла ему в приданое город Боза и замок Дуозоли; не имея детей, он распределил все это приобретение между боковыми своими родственниками и чрез это водворил между ними согласие. Бенвенуто Рамбалди лучше объясняет этот стих таким образом: я питал к моим (гражданам) любовь, которая теперь очищается здесь, унося меня от земных забот и обращая к Богу.
288
В подлиннике: non si sfregia Del pregio della borsa e della spada, т. е. храбрость и щедрое гостеприимство. «Данте постоянно отзывается с похвалой о добродетели, противоположной пороку скупости, не по жадности своей к деньгам, a потому, что из скупости (cupa) выводит все бедствия на свете». Томазео.
291
«Гвоздьми», т. е. более сильными аргументами, чем простыя слова других. «Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди». Екклез. XII, 11.
292
«Место это очевидно указывает на то, что Данте еще до 1307 г. получил фактическое доказательство о благородстве дома Маласпина, вероятно, гостеприимный прием в их доме. И действительно, мы находим Данте уже в 1306 г. в Луниджиано, где он, как посредник маркизов Франчесино Мороелло и Коррадино Маласпина, вел переговоры о заключении мира с епископом г. Луни. Бенвенуто да Имола называет Мороелло (принадлежащего к Чернымъ) другом, у которого Данте нашел себе приют у противоположной партии. Впрочем, в то время жил еще другой Мороелло Маласпина, отец Франческино, близко стоявший к гибеллинской партии, и очень вероятно, что Данте именно у него искал гостеприимства. У него-то в доме, как говорят, Данте получил начатыя им во Флоренции первые семь песен Ада (Ада VIII, 1 прим.). Ему же, как утверждают, Данте посвятил свое Чистилище». Филалет. – Это опять пророчество, введенное поэтом после события.
293
Т. е. солнце, находящееся теперь, во время равноденствия, в знаке Овна, не возвратится семь раз в это созвездие, или, другими словами, не пройдет семи лет, как в славе Маласпина, о которой ты теперь судишь по слуху, со слов других, ты убедишься по собственному опыту. «10-го апреля 1300 г. солнце при захождении стояло именно в том месте, где находятся звезды созвездия, обозначающие ноги Овна». Филалет.
294
«Этой песнью заканчивается первый день пребывания поэтов в чистилище, как это обозначается описанием вечера в начале песни и восхождением звезд в стихе 89. Вместе с этим кончается первое подразделение этой части поэмы, обозначающееся, как читатель может и сам заметить, великолепным введением в следующую песнь». Лонгфелло.
295
«Данте – говорит Бенвенуто да Имола – начинает эту песнь тем, чего не говорит, и не мог представить никто из других поэтов, именно словами, что аврора (заря) луны есть наложница Тифона. По мнению других, поэт разумеет аврору солнца, но этого не может быть, если мы тщательно вникнем в текст». – Действительно, это место поэмы было тщательно и разносторонне разъясняемо различными комментаторами, но, тем не менее, дело до сих пор не вполне разъяснилось. Не вдаваясь в подробности, большинство толкователей и переводчиков Данте принимают здесь аврору, или тот бледный блеск на небе, который предшествует восхождению луны (См. Филалет IX, прим. 1, также перевод Штрекфусса IX, 1–9), – У мифологов, женою Тифона (божества, наделенного бессмертием) собственно считается солнечная аврора, или утренняя заря; но Данте, кроме жены, придает ему еще наложницу, тот бледный блеск, который иногда предшествует восхождению луны. По мнению Каннегиссера, это не вымысел поэта, но средневековая переработка мифологических преданий. Что здесь, разумеется, именно восхождение луны, a не утренняя заря, это доказывается, во-первых, самыми выражениями поэта; во-вторых, – тем, что утренняя заря поднимается в это время года в знаке Рыб (Чистилища I, 19), и в-третьих, – тем, что в стихе 52 этой песни Виргилий обозначает другую утреннюю зарю. Следовательно, здесь описывается восхождение луны. В то время года, когда Данте начал свое замогильное странствие, было полнолуние; полная луна восходит тотчас по захождении солнца; но так как с тех пор прошло почти четыре дня, то луна, озаряемая солнцем, должна уже выйти из созвездия Весов и находиться теперь в созвездии Скорпиона (стих 5), при чем она восходит вскоре после 9 часов.
296
«С восточного балкона», т. е. с восточной окраины неба. Этому подражал Tacco: «Освобожденный Иерусалим» IX, окт. 74, ст. 1 и 2: