Выбрать главу
61
И понял я, что здесь вопят от боли Ничтожные, которых не возьмут Ни бог, ни супостаты божьей воли.
64
Вовек не живший, этот жалкий люд Бежал нагим, кусаемый слепнями И осами, роившимися тут.
67
Кровь, между слез, с их лиц текла И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами.
70
Взглянув подальше, я толпу людей Увидел у широкого потока. «Учитель, — я сказал, — тебе ясней,
73
Кто эти там и власть какого рока Их словно гонит и теснит к волнам, Как может показаться издалека».
76
И он ответил: «Ты увидишь сам, Когда мы шаг приблизим к Ахерону[43] И подойдем к печальным берегам».
79
Смущенный взор склонив к земному лону, Боясь докучным быть, я шел вперед, Безмолвствуя, к береговому склону.
82
И вот в ладье навстречу нам плывет Старик[44], поросший древней сединою, Крича: «О, горе вам, проклятый род!
85
Забудьте небо, встретившись со мною! В моей ладье готовьтесь переплыть К извечной тьме, и холоду, и зною.
88
А ты уйди, тебе нельзя тут быть, Живой душе, средь мертвых!» И добавил, Чтобы меня от прочих отстранить:
91
«Ты не туда свои шаги направил: Челнок полегче должен ты найти,[45] Чтобы тебя он к пристани доставил».
94
А вождь ему: «Харон, гнев укроти. Того хотят — там, где исполнить властны То, что хотят. И речи прекрати».
97
Недвижен стал шерстистый лик ужасный У лодочника сумрачной реки, Но вкруг очей змеился пламень красный.
100
Нагие души, слабы и легки, Вняв приговор, не знающий изъятья, Стуча зубами, бледны от тоски,
103
Выкрикивали господу проклятья, Хулили род людской, и день, и час, И край, и семя своего зачатья.
106
Потом, рыдая, двинулись зараз К реке, чьи волны, в муках безутешных, Увидят все, в ком божий страх угас.
109
А бес Харон сзывает стаю грешных, Вращая взор, как уголья в золе, И гонит их и бьет веслом неспешных.
112
Как листья сыплются в осенней мгле, За строем строй, и ясень оголенный Свои одежды видит на земле, —
115
Так сев Адама, на беду рожденный, Кидался вниз, один, — за ним другой, Подобно птице, в сети приманенной.
118
И вот плывут над темной глубиной; Но не успели кончить переправы, Как новый сонм собрался над рекой.
121
«Мой сын, — сказал учитель величавый, Все те, кто умер, бога прогневив, Спешат сюда, все страны и державы;
124
И минуть реку всякий тороплив, Так утесненный правосудьем бога, Что самый страх преображен в призыв.
127
Для добрых душ другая есть дорога; И ты поймешь, что разумел Харон, Когда с тобою говорил так строго».
130
Чуть он умолк, простор со всех сторон Сотрясся так, что, в страхе вспоминая, Я и поныне потом орошен.
133
Дохнула ветром глубина земная, Пустыня скорби вспыхнула кругом, Багровым блеском чувства ослепляя;
136
И я упал, как тот, кто схвачен сном.

Песнь четвертая

Круг первый (Лимб) — Некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане
1
Ворвался в глубь моей дремоты сонной Тяжелый гул, и я очнулся вдруг,[46] Как человек, насильно пробужденный.
4
Я отдохнувший взгляд обвел вокруг, Встав на ноги и пристально взирая, Чтоб осмотреться в этом царстве мук.
7
Мы были возле пропасти, у края, И страшный срыв гудел у наших ног, Бесчисленные крики извергая.
10
Он был так темен, смутен и глубок, Что я над ним склонялся по-пустому И ничего в нем различить не мог.
13
«Теперь мы к миру спустимся слепому, — Так начал, смертно побледнев, поэт. — Мне первому идти, тебе — второму».
16
И я сказал, заметив этот цвет: «Как я пойду, когда вождем и другом Владеет страх, и мне опоры нет?»
вернуться

43

Ахерон — Реки античной преисподней протекают и в Дантовом Аду. В сущности, это один поток, образованный слезами Критского Старца и проникающий в недра земли (А., XIV, 94-142). Сначала он является как Ахерон (греч.: — река скорби) и опоясывает первый круг Ада. Затем, стекая вниз, он образует болото Стикса (греч.: — ненавистный), иначе — Стигийское болото, в котором казнятся гневные (А, VII, 100–116) и которое омывает стены города Дита, окаймляющие пропасть нижнего Ада (А., VIII, 67–75). Еще ниже он становится Флегетоном (греч.: — жгучий), кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего (А, XII, 46–54). Потом, в виде кровавого ручья, продолжающего называться Флегетоном (А., XIV, 134 и прим.), он пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь (А., XIV, 76–90, XV, 1-12). Отсюда шумным водопадом он свергается вглубь (А., XVI, 1–3; 94-105), чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит (греч.: — плач) (XIV, 119; XXXI, 123; XXXII, 22–30; XXXIV, 52). Лету (греч.: — забвение) Данте помещает в Земном Раю (А., XIV, 136–138), откуда ее воды также стекают к центру земли (А., XXXIV, 127–132; Ч, I, 41), унося с собою память о грехах; к ней он добавляет Эвною (Ч., XXVIII, 121–133; XXXIII, 112–114).

вернуться

44

Старик — Харон, перевозчик душ античной преисподней (Эн., VI, 295–330). В Дантовом Аду он превратился в беса (ст. 109).

вернуться

45

Челнок полегче должен ты найти — Харон, зная, что Данте не осужден на адские муки, считает, что ему подобает место в том легком челне, в котором ангел перевозит души к подножию Чистилища (Ч., II, 13–51).

вернуться

46

И я очнулся вдруг — В миг пробуждения Данте оказывается уже по ту сторону Ахерона.