43
Так раненое древо источало
Слова и кровь; я в ужасе затих,
И наземь ветвь из рук моих упала.
46
«Когда б он знал, что на путях своих, —
Ответил вождь мой жалобному звуку, —
Он встретит то, о чем вещал мой стих,[152]
49
О бедный дух, он не простер бы руку.
Но чтоб он мог чудесное познать,
Тебя со скорбью я обрек на муку.
52
Скажи ему, кто ты; дабы воздать
Тебе добром, он о тебе вспомянет
В земном краю, куда взойдет опять».
55
И древо: «Твой призыв меня так манит,
Что не могу внимать ему, молча;
И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.
58
Я тот,[153] кто оба сберегал ключа[154]
От сердца Федерика и вращал их
К затвору и к отвору, не звуча,
61
Хранитель тайн его, больших и малых.
Неся мой долг, который мне был свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
64
Развратница[155], от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных,
Чума народов и дворцовый яд,
67
Так воспалила на меня придворных,
Что Август[156], их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий черных
70
Смятенный дух мой, вознегодовав,
Замыслил смертью помешать злословью,
И правый стал перед собой неправ.[157]
73
Моих корней клянусь ужасной кровью,
Я жил и умер, свой обет храня,
И господину я служил любовью!
76
И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от извета,
Которым зависть ранила меня!»
79
«Он смолк, — услышал я из уст поэта. —
Заговори с ним, — время не ушло, —
Когда ты ждешь на что-нибудь ответа».
82
«Спроси его что хочешь, что б могло
Быть мне полезным, — молвил я, смущенный. —
Я не решусь; мне слишком тяжело».
85
«Вот этот, — начал спутник благосклонный, —
Готов свершить тобой просимый труд.
А ты, о дух, в темницу заточенный,
88
Поведай нам, как душу в плен берут
Узлы ветвей; поведай, если можно,
Выходят ли когда из этих пут».
91
Тут ствол дохнул огромно и тревожно,
И в этом вздохе слову был исход:
«Ответ вам будет дан немногосложно.
94
Когда душа, ожесточась, порвет
Самоуправно оболочку тела,
Минос[158] ее в седьмую бездну шлет.
97
Ей не дается точного предела;
Упав в лесу, как малое зерно,
Она растет, где ей судьба велела.
100
Зерно в побег и в ствол превращено;
И гарпии, кормясь его листами,
Боль создают и боли той окно.[159]
103
Пойдем и мы за нашими телами,[160]
Но их мы не наденем в Судный день:
Не наше то, что сбросили мы сами.[161]
106
Мы их притащим в сумрачную сень,
И плоть повиснет на кусте колючем,
Где спит ее безжалостная тень».
109
Мы думали, что ствол, тоскою мучим,
Еще и дальше говорить готов,
Но услыхали шум в лесу дремучем,
112
Как на облаве внемлет зверолов,
Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,
И слышит хруст растоптанных кустов.
115
И вот бегут,[162] левее нас, нагие,
Истерзанные двое, меж ветвей,
Ломая грудью заросли тугие.
118
Передний[163]: «Смерть, ко мне, ко мне скорей!»
Другой[164], который не отстать старался,
Кричал: «Сегодня, Лано, ты быстрей,
121
Чем был, когда у Топпо подвизался!»
Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,
Свалился в куст и в груду с ним смешался.
124
А сзади лес был полон черных сук,
Голодных и бегущих без оглядки,
Как гончие, когда их спустят вдруг.
127
В упавшего, всей силой жадной хватки,
Они впились зубами на лету
И растащили бедные остатки.
130
Мой проводник повел меня к кусту;
А тот, в крови, оплакивал, стеная,
Своих поломов горькую тщету:
133
«О Джакомо да Сант-Андреа! Злая
Была затея защищаться мной!
Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?»
вернуться
То, о чем вещал мой стих — Вергилий рассказывает (Эн., III, 13–56), что, когда Эней, прибыв во Фракию, стал ломать миртовый куст, чтобы украсить ветвями свои алтари, из коры выступила кровь, и послышался жалобный голос погребенного здесь троянского царевича Полидора (А., XXX, 13–21; Ч., XX, 115).
вернуться
Я тот… — Пьер делла Винья, канцлер и фаворит императора Фридриха II (см. прим. А., X, 119), блестящий стилист и оратор. Он впал в немилость, был заточен в тюрьму, ослеплен и покончил с собой (в 1249 г.).
вернуться
Оба… ключа… — ключ милости и ключ немилости.
вернуться
Август — то есть император (Фридрих II).
вернуться
И правый стал перед собой неправ — невинный казнил себя.
вернуться
И боли той окно — надломы, из которых вылетают стоны и крики.
вернуться
Пойдем… за нашими телами — в день Страшного суда (см. А., VI, 96–98; X, 11–12).
вернуться
Но их мы не наденем — То есть души самоубийц не воссоединятся со своими телами. В этом Данте отступает от церковной догмы.
вернуться
И вот бегут… — Это души игроков и мотов.
вернуться
Передний — сьенец Лано, один из «расточительного дружества» (А., XXIX, 130), павший в сражении при Топпо (1287 г.), где сьенцы были разбиты арегинцами.
вернуться
Другой — богатый падуанец Джакомо да Сант-Андреа (ст. 133), известный мот.