61 Но этот злой народ неблагородный,Пришедший древле с Фьезольских высотИ до сих пор горе и камню сродный,
64 За все добро врагом тебя сочтет:Среди худой рябины не присталоСмоковнице растить свой нежный плод.
67 Слепыми их прозвали изначала;Завистливый, надменный, жадный люд;Общенье с ним тебя бы запятнало.
70 В обоих станах, увидав твой труд,Тебя взалкают; только по-пустому,И клювы их травы не защипнут.
73 Пусть фьезольские твари, как солому,Пожрут себя, не трогая росток,Коль в их навозе место есть такому,
76 Который семя чистое сберегТех римлян, что когда-то основалисьВ гнездилище неправды и тревог".
79 "Когда бы все мои мольбы свершались, -Ответил я, – ваш день бы не угас,И вы с людьми еще бы не расстались.
82 Во мне живет, и горек мне сейчас,Ваш отчий образ, милый и сердечный,Того, кто наставлял меня не раз,
85 Как человек восходит к жизни вечной;И долг пред вами я, в свою чреду,Отмечу словом в жизни быстротечной.
88 Я вашу речь запечатлел и жду,Чтоб с ней другие записи сличилаТа, кто умеет, если к ней взойду.
91 Но только знайте: лишь бы не корилаМне душу совесть, я в сужденный мигГотов на все, что предрекли светила.
94 К таким посулам я уже привык;Так пусть Фортуна колесом вращает,Как ей угодно, и киркой – мужик!"
97 Тут мой учитель на меня взираетЧрез правое плечо и говорит:«Разумно слышит тот, кто примечает».
100 Меж тем и сэр Брунетто не молчитНа мой вопрос, кто из его собратийОсобенно высок и знаменит.
103 Он молвил так: "Иных отметить кстати;Об остальных похвально умолчать,Да и не счесть такой обильной рати.
106 То люди церкви, лучшая их знать,Ученые, известные всем странам;Единая пятнает их печать.
109 В том скорбном сонме – вместе с ПрисцианомАккурсиев Франциск; и я готовСказать, коль хочешь, и о том поганом,
112 Который послан был рабом рабовОт Арно к Баккильоне, где и скинулПлотской, к дурному влекшийся, покров.
115 Еще других я назвал бы; но минулНедолгий срок беседы и пути:Песок, я вижу, новой пылью хлынул;
118 От этих встречных должен я уйти,Храни мой Клад, я в нем живым остался;Прошу тебя лишь это соблюсти".
121 Он обернулся и бегом помчался,Как те, кто под Вероною бежитК зеленому сукну, причем казался
124 Тем, чья победа, а не тем, чей стыд.
1 Уже вблизи я слышал гул тяжелыйВоды, спадавшей в следующий круг,Как если бы гудели в ульях пчелы, -
4 Когда три тени отделились вдруг,Метнувшись к нам, от шедшей вдоль потокаТолпы, гонимой ливнем жгучих мук.
7 Спеша, они взывали издалека:"Постой! Мы по одежде признаем,Что ты пришел из города порока!"
10 О, сколько язв, изглоданных огнем,Являл очам их облик несчастливый!Мне больно даже вспоминать о нем.
13 Мой вождь сказал, услышав их призывыИ обратясь ко мне: "Повремени.Нам нужно показать, что мы учтивы.
16 Я бы сказал, когда бы не огни,Разящие, как стрелы, в этом зное,Что должен ты спешить, а не они".
19 Чуть мы остановились, те былоеВозобновили пенье; к нам домчась,Они кольцом забегали все трое.
22 Как голые атлеты, умастясь,Друг против друга кружат по арене,Чтобы потом схватиться, изловчась,
25 Так возле нас кружили эти тени,Лицом ко мне, вращая шею вспять,Когда вперед стремились их колени.
28 "Увидев эту взрыхленную гладь, -Воззвал один, – и облик наш кровавый,Ты нас, просящих, должен презирать;
31 Но преклонись, во имя нашей славы,Сказать нам, кто ты, адскою тропойИдущий мимо нас, живой и здравый!
34 Вот этот, чьи следы я мну стопой, -Хоть голый он и струпьями изрытый,Был выше, чем ты думаешь, судьбой.
37 Он внуком был Гвальдрады именитойИ звался Гвидо Гверра, в мире томМечом и разуменьем знаменитый.
40 Тот, пыль толкущий за моим плечом, -Теггьяйо Альдобранди, чьи заслугиВеликим должно поминать добром.
43 И я, страдалец этой жгучей вьюги,Я, Рустикуччи, распят здесь, виняВ моих злосчастьях нрав моей супруги".
46 Будь у меня защита от огня,Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,И мой мудрец одобрил бы меня;
49 Но, устрашенный болью неизбежной,Я побоялся кинуться к тенямИ к сердцу их прижать с приязнью нежной.
52 Потом я начал: "Не презренье к вам,А скорбь о вашем горестном уделеВошла мне в душу, чтоб остаться там,
55 Когда мой вождь, завидев вас отселе,Сказал слова, явившие сполна,Что вы такие, как и есть на деле.
58 Отчизна с вами у меня одна;И я любил и почитал измладаВаш громкий труд и ваши имена.
61 Отвергнув желчь, взыскую яблок сада,Обещанного мне вождем моим;Но прежде к средоточью пасть мне надо".
64 "Да будешь долго ты руководим, -Ответил он, – душою в теле здравом;Да светит слава по следам твоим!
67 Скажи: любовь к добру и к честным нравамЕще живет ли в городе у нас,Иль разбрелась давно по всем заставам?
70 Гульельмо Борсиере, здесь как разТеперь казнимый, – вон он там, в пустыне, -Принес с собой нерадостный рассказ".
73 "Ты предалась беспутству и гордыне,Пришельцев и наживу обласкав,Флоренция, тоскующая ныне!"
вернутьсяПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Круг седьмой – Третий пояс (продолжение) – Насильники над естеством (содомиты)
4-6. Когда три тени отделились вдруг... – Эта новая толпа, судя по трем отделившимся от нее теням, состоит из людей военных и государственных деятелей.
19-20. Былое возобновили пенье – то есть стоны боли.
21. Они кольцом забегали – потому что им воспрещено останавливаться (А., XV, 37-39).
37. Гвальдрада – дочь Беллинчоне Берти деи Равиньяни (Р., XV, 112), жена графа Гвидо Старого, родоначальника графов Гвиди (умершего в 1213 т.), которая вошла в предание как образец древнефлорентийской добродетели и чистоты нравов.
38-45. Гвидо Гверра, граф Гвиди, Теггьяйо Альдобранди дельи Адимари и беседующий с Данте Якопо Рустикуччи – флорентийские гвельфы, прославившие себя в середине XIII в. О судьбе двух последних Данте осведомлялся у Чакко (А., VI, 79-84).
63. К средоточью – то есть к центру земли.
70-72. Гульельмо Борсиере, недавно принесший старым воинам «нерадостный рассказ» об их отечестве, – флорентиец, пользовавшийся большим влиянием во многих знатных домах Италии.
94-101. Как та рука... – река Монтоне. На пространстве от горы Монте-Везо (Монвизо) в Пьемонте, где берет начало По, к востоку (в сторону рассвета) это первая из рек, стекающих с Апеннинского хребта, которая ведут «свой ход», то есть впадает не в По, а прямо в Адриатическое море. Возле монастыря и селения Сан-Бенедетто Горного она образует водопад.
102. Где тысяча вместилась бы вполне. – Одно из старых толкований гласит: «Этот богатый монастырь мог бы вместить тысячу монахов или бедных, но его доходами пользуется немногочисленная братия».
106-114. Веревка. – Одни из старых комментаторов видят в ней эмблему коварства, при помощи которого Данте в былое время думал «поймать рысь», то есть обольщать женщин (рысь – сладострастие; А., I, 32). Другие, наоборот, – эмблему воздержания, которым он хотел «поймать рысь», то есть одолеть сладострастие.
128. Моей Комедии. – Называя свою поэму комедией (здесь и А., XXI, 2), Дате пользуется средневековой терминологией: комедия, как он поясняет в письме к Кангранде, – всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке; трагедия-всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом. Поэтому у Данте Вергилий называет свою «Энеиду» трагедией (А., XX, 113). Наименование «Божественная» было придано Дантовой Комедии уже впоследствии, как дань восхищения.