То ли оттого, что мама коротко подстрижена, то ли из-за того, что она надела белую хлопковую блузку без рукавов, она выглядит свежо и прохладно. А мне уже с самого утра невыносимо жарко.
— Ну ладно, давай, — замялась я.
— Что «ну ладно, давай»?
— … Ничего.
— Ну всё, решили! — сказала мама и довольно заулыбалась. — Приходи ровно к двенадцати в музыкальную студию.
Она допила кофе и встала. Я кивнула: «Поняла».
Я и сама знаю, что это ненужная тревога, но когда мне покупают какую-нибудь вещь, я всегда беспокоюсь из-за денег. Мама всегда смеётся, что у нас достаточно денег на наши повседневные расходы, и успокаивает, чтобы я не переживала. Да и сама я знаю, что на моё имя заведён счёт в банке, и на нём есть деньги. Но почему-то моё беспокойство не проходит.
Деньги, банковскую книжку и личную печать мама хранит в маленькой чёрной сумочке, с которой ходят в театр или на банкеты. Всё в одном месте, чтобы в случае землетрясения или пожара можно было сразу вынести. Она говорит, что её подарил Момои. Очень красивая бархатная сумочка, вся расшитая бисером.
Однажды мама сказала:
— Думаю, что ни на какие банкеты я уже с ней не пойду! — При этом выражение её лица показалось мне таким грустным, что у меня аж мороз по коже пробежал.
— Ну, я пошла! — сказала мама, закончив собираться на работу. — Не забудь потом двор полить.
— Хорошо.
Я посмотрела ей вслед. Мамина фигура. Её запах, в котором смешался запах сигарет, ванильного геля для душа и аромат духов.
— Соко, не забудь, в двенадцать!
Когда она закрыла дверь, я ещё немного постояла в коридоре.
Глава седьмая
Пруд Убагаикэ (Знаки прошлого)[9]
Я сижу на татами, вытянув ноги, пью эспрессо и жду, когда Соко вернётся из школы. Сегодня понедельник, а по понедельникам у меня выходной. Во дворе, примыкающем к нашему балкону, сорняки растут в своё удовольствие. Сквозь дверную сетку осенний ветер приносит запах уставшей земли. Открытая балконная дверь всегда раздражает Соко. Дело в том, что сетка местами порвана, и в дырки залетают комары.
За окном сентябрь. Я закрываю глаза и ловлю краешками век слабое тепло солнца, уходящего на запад…
— Говоришь, хочешь сбежать? Но куда? — я вспоминаю, как тогда спросила Его.
— Не знаю, — ответил он.
— Мне можно с тобой? — спросила я снова.
На его лице появилось раскаяние.
— Прости, я не хотела… — от волнения я сама стала извиняться. Я не хотела, чтобы из-за меня у него были неприятности, не хотела видеть его несчастным. Был душный вечер. Мы пришли в парк Кита-но-мару[10], весь пропитанный запахом зелени. Он крепко обнял меня. Прижав меня к себе, он замер. Потом тихо произнёс: «Прости за всё!» Потом вдруг резко отпрянул от меня, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Я обязательно вернусь… Я обязательно вернусь! Я разыщу тебя. Где бы ты ни была.
У него была жена, а я была замужем за Момои. Его музыкальный магазинчик был закрыт на затянувшийся отпуск. Положение было абсолютно безвыходным, «просто хоть в петлю лезь», и «ему посочувствовали бы сейчас даже бездушные кредиторы». Он объяснял мне всё это, странно улыбаясь, с каким-то осунувшимся лицом. Я смотрела на него и понимала, что не могу ничего для него сделать. Это было двенадцать лет назад. Мне было всего двадцать пять…
Я встала и пошла на кухню. Взяла сигарету и закурила. Оттого, что я резко зашла в прохладное и полутёмное место, я сразу же ощутила кожей прикосновение холодного воздуха. Стоя босиком на полу, я почувствовала, какой он холодный, кое-где тяжело скрипит. Днём дома смертельно тихо.
Уже шестой час, а Соко ещё нет. Последнее время она всё время задерживается. То, что она поздно приходит домой, означает, что у неё появились друзья, и я, наверное, должна радоваться за неё.
Я включила радио и достала из холодильника банку пива.
Вчера мы с Осита-сан закончили изучение «Школы игры на фортепиано» Бургмюллера. Последняя пьеса из этого сборника — «Всадница». Эта пьеса написана в лёгком пружинистом темпе. Осита-сан села, ровно распрямив спину. Её руки, сухощавые и тонкие, с бесчисленными складочками, с провисшей прозрачной кожей и бурыми крапинками были красиво поставлены. Она сыграла очень бегло, правда, два раза запнулась, но в хорошем темпе, выдержав сложный ритмический рисунок. Когда она закончила играть, я взяла карандаш и в нотах нарисовала круг, а рядом написала «Fabulous!» (Превосходно!). Так когда-то давно Момои писал в моих нотах.
Вообще-то он меня никогда не хвалил. Я заслужила от него такую оценку всего два раза, на четвёртом курсе в университете.
Перешагнув через лавку, сделанную из распиленного пополам ствола дерева, мы с Синобу Нумата присели, и он стал играть на блок-флейте пьесу, которую мы учили в школе: «Зимнее путешествие». Он старался, дул во все щёки, и от этого его круглое, со светлой кожей лицо казалось ещё круглее. Синобу наклонил голову вниз, и я заметила, какие у него длинные брови. Он зажимал отверстия кончиками пальцев, и видно было, что под ногтями у него скопилась грязь, хотя сами ногти были коротко подстрижены.
— У тебя уже здорово получается! — сказала я, подождав, пока он доиграет до конца.
— Думаю, что на этот раз смогу пересдать на хорошую оценку! — Нумата посмотрел вдаль, его лицо было довольным. Но когда он играет, флейта в его руках звучит до удивления одиноко и печально.
После летних каникул в новой четверти мы часто вместе возвращаемся из школы домой. Во-первых, нам с ним по пути, во-вторых, мы не ходим дополнительно заниматься к репетиторам. У нас у обоих мамы работают, и даже если мы сразу придём домой, дома всё равно никого нет. Поэтому мы с ним часто идём или через бывший призамковый парк и там немного гуляем, или, как сегодня, идём на старый пруд Убагаикэ. Иногда мы заходим в кафетерий музея, и мама Нуматы угощает нас пирожным.
С Нуматой я подружилась на летних каникулах. Хотя когда мы впервые столкнулись в музее, я постаралась поскорее убежать, потому что мне было неудобно.
— А когда ты стал носить взрослую одежду? — однажды я спросила его. Серые, ужасные широкие штаны, которые он часто надевал, давно не давали мне покоя.
— Да с позапрошлого года, — ответил Нумата, а потом добавил:
— С третьей четверти третьего класса.
— Это мама тебе такие выбирает?
— Ну, — кивнул он.
Похоже, его никак не волнует то, во что он одет, и то, как он выглядит. Я набралась смелости и продолжила:
— Можно попробовать подобрать тебе какой-то другой фасон?
Нумата спокойно слушал меня.
— Ну, сам подумай, ведь даже в одежде для взрослых есть разные фасоны брюк… Джинсы, например, или бежевые с карманами, наподобие военных…
В самом деле, эти серые мешковатые брюки выглядели очень странно. Они выделяли его на фоне всего класса. Из-за них он был похож на дяденьку-школьника. При этом на талии красовался ремень, такой как носят взрослые, что ещё больше усугубляло странное впечатление.
Дошло до него то, что я говорила, или нет, не знаю, но, похоже, Нумата нисколько не обижался на мои слова. Он абсолютно не собирался менять что-то в своей одежде и в ответ на мои слова только как-то неопределённо улыбался.
Когда речь шла об уроках, у него была та же самая реакция. В самом конце летних каникул, за два дня до начала четверти он поразил меня тем, что не сделал ни одного домашнего задания.
— Да ты что! Правда?! Ни одного? — Задали нам довольно много. — Задание по тетради на печатной основе я тебе покажу, спишешь у меня быстренько. Хотя бы это сделаешь…
9
Пруд находится в г. Сакура, префектуры Тиба. По преданию в этом пруду старуха случайно утопила ребёнка, за которым должна была присмотреть, а потом в горе утопилась сама. Говорят, что иногда по ночам из пруда слышится плач.