– Это в корне меняет дело, – согласилась принцесса и перешла к обсуждению рассказа. – Пока, по опыту общения с жертвами, удостоившимися пророческих видений, и своим личным наблюдениям могу сказать одно: раз видение было явлено тебе, тебе и доверено решить, как распорядиться информацией из вышнего источника! Такова воля Творца, существующая объективно, сколько бы ты, Злат, в упрямой гордыне не пытался ее игнорировать. Я со своей стороны обещаю переговорить с Нрэном по поводу доспехов из живой стали. Зацепка яркая. Возможно, он подскажет, в чьем обыкновении носить столь кардинально окрашенные полные латы и кому они по карману.
– Ты могла бы не только поговорить со своим чокнутым кузеном, – выдвинул идею мужчина, невольно поморщившись при упоминании Бога Войны, которого сторонился не столько как реального соперника, сколько как душевнобольного с неадекватной даже на взгляд выходца из Межуровнья реакцией на происходящее. – Припоминаю твой недавний рассказ о жиотоважской жрице-пророчице. Возможно, настало время нанести ей визит? Кто знает, не будет ли и ей по воле Творца, – Злат даже не пытался изгнать сарказм из голоса, – даровано откровение, проливающее свет на загадку.
– Или Ижена загадает нам десяток новых, выдав какое-нибудь запутанное пророчество-головоломку, или вовсе не сможет воспользоваться своим даром для прозрения, или случится что-то и вовсе непредвиденное, – закончила перечисление вероятностей сомнительного достоинства Элия, отгибая пальчики. – Но ты прав, стоит попробовать посетить Жиотоваж с неофициальным визитом и поскорее, пока труп твоего посланца еще свеж. Кстати, позволь уточнить, почему демон нес карты Повелителю Межуровнья? Ты оповестил своих подданных о том, что ищешь Колоду Либастьяна?
– Я показал рисунок рубашки колоды и дал понять, что желаю иметь как можно больше таких картин. Подданным известно мое увлечение экзотическими коллекциями, а мотивами иными, нежели моя прихоть, никто интересоваться не смеет, – с вальяжной небрежностью пожал плечами Дракон Туманов. – Уж не думаешь ли ты, дорогая, что я открыто объявил всему Межуровнью о том, что я, как Ферзь Джокеров, добровольно возложил на себя обязанность по сбору и хранению Колоды Творца?
– Относительно тебя никогда нельзя быть ни в чем уверенной, Злат, ибо твоя логика подчас весьма отличается от той, которой оперируют обыкновенные жители Уровней, – честно призналась Элия, нарочито скромно сложив ладони на коленях.
– И, тем не менее, ты почему-то всегда знаешь, что я сделаю, тебе каким-то образом удается предсказать мои поступки, – задумчиво выгнул бровь Злат, вызывая Элию на откровенность этим полу-вопросом, полу-констатацией факта.
– Так ведь я не только Богиня Логики, но и Богиня Любви, – напомнила со смехом Элия, – там, где нет места разуму, помогают чувства. А все твои поступки прямо или косвенно связаны с ними, даже чудовище из Межуровнья склонно поддаваться душевным порывам.
– Позволь в таком случае полюбопытствовать, что сейчас подсказывает тебе многогранный талант, а, богиня? – бархатно поинтересовался Злат, взметнувшись с кресла и в мгновение ока переместившись за диванчик, на котором сидела принцесса. Чуть прижмурив яркие малахитовые глаза, мужчина запустил сильные пальцы в волосы богини и начал играть длинными прядями цвет меда.
– Что мы сейчас ненадолго прервем разговор о делах, – улыбнулась принцесса, запрокидывая голову и подставляя для поцелуя губы, изогнутые в искушающей улыбке.
– Угадала, малышка, – возбужденно шепнул мужчина в алый бархат прелестных уст. – Только почему же ненадолго?
– Как вам будет угодно, мой лорд, – откликнулась Элия, в свою очередь запуская пальцы в роскошные черные кудри Повелителя Межуровнья.
– Какая редкая уступчивость, моя дорогая леди! – восторженно удивился Злат, скользнув ладонью по плечу принцессы ниже…
Чернильно-синий шелковый халатик богини и длинный камзол с модными пуговицами-пряжками остались на диване, а их хозяева переместились на мягкий ковер будуара и, нисколько не стыдясь нежного света магических шаров, 'прервали разговор о делах'…
Утро полностью вступило в свои права и даже начало приближаться к почетному званию дня, когда, как всегда без объявления пажом своего визита, в покои Элии вошел Нрэн, приглашенный принцессой по заклинанию связи.
Воитель лишь недавно вернулся из длительного похода и, стосковавшись по, назовем это обтекаемым словом, обществу богини, с охотой устремился на зов возлюбленной. В суровой душе несгибаемого мужчины жило две властные, поглощающие все его существо, страсти: война и любовь к кузине. И ни в одной из них Нрэну не суждено было достичь утоления. С бранного поля он спешил на ложе прекрасной богини, от нее снова бросался в бой. Но если воевать для принца было так же естественно, как дышать, или ходить, и ни одна из сложнейших тактических или стратегических задач не вызывала у него затруднений, то любовь приносила скрытному мужчине не только величайшее наслаждение, но и безграничную муку. Он не мог заполучить предмет своей страсти в 'вечное пользование', а потому терзался над систематически поступающими размышлениями о будущем (как жить, если возлюбленная его отвергнет?) и ревностью настоящего. Ему не давали покоя мысли о многочисленных, куда более красивых, ловких, изящных, языкастых и искусных в любви соперниках, претендующих на внимание богини. Когорта выматывающих душу дум покидала принца лишь ненадолго, когда он сам был с Элией и вообще не был способен думать.