Но, чтобы еще раз все повторилось, Инанна должна не потерять себя. Поэтому она смотрела на отражение своей тени в мутных водах реки Бурануну, которая полностью изменилась, и русло и берега и цвет, и имя. Теперь ее называют Ефрат. Широкие плодородные поймы сузились до тонких полосок вдоль заваленных мусором берегов.
Инанна плыла далеко на юг от того места, где раньше был ее цветущий город Урук. Множество каналов и проток разрезали поросшие тростником берега. Множество мелких пустынных островков, лодки с людьми, Инанне они мешали. Она повернула свой невидимый ни для кого полет в одно из ответвлений реки. Камыши и низкие деревья кругом. Протока сужалась, расширялась, разветвлялась. Тень богини остановилась. Здесь достаточно пустынно, чтобы никто не мог ей помешать. Помешать быть наедине с тем единственным, что у нее осталось, с отражением своей тени.
Но и здесь ее одиночество было нарушено. По протоке плыла лодка. Мужчина и девочка. Мужчина правил шестом, стоя на корме, девочка смотрела по сторонам. В ее глазах была жизнь, был огонь. Инанна оторвалась от своего вечного занятия и посмотрела на девочку. И впервые за тысячелетия, почувствовала не угасание, а прилив сил. Слабый, едва заметный толчок. И ее осенило. Жизнь, только жизнь может возродить ее, возродить Думузи.
Лодка приближалась. Мужчина говорил девочке на новом языке. Но Инанна понимала всех людей, на каком бы языке они не общались.
– Мой, Ангел, мы, скоро уедем отсюда.
– Почему? – девочка резко обернулась.
– Так будет лучше, Хаят. Лучше для тебя.
– Но я не хочу никуда уезжать.
– Я тоже. Но скоро не для кого будет строить лодки. Все бегут из этих мест. И нам пора. Тебе будет лучше, моя доченька. Поверь.
Девочка отвернулась и стала еще пристальней смотреть на камыши, на воду горящим взором.
Инанна сдвинулась с места и застыла над водой прямо по курсу лодки. Девочка, будто заметила это, и смотрела огромными черными глазами прямо на то место, где парила тень богини. Лодка приближалась и вскоре, фигура девочки, которую отец назвал Хаят, слилась с тенью Инанны.
Лодка плыла и плыла. Вначале по узким протокам вдоль камышей. Потом – по морю. Хаят вместе с семьей попала в другую страну, с желтыми песками и изумрудным морем. Огромная лодка, шла по океану. Наконец, Хайят сошла на берег, в городе, в котором ночью светлее чем днем, и дома выше, чем горы.
Через много лет, Хаят купила себе дом-лодку, стоящую в Квинс в тихой бухте. В один из теплых весенних вечеров, сидя перед мониторами, установленными полукругом, она плыла в виртуальном мире. Удары весел отзывались ударами по клавишам. Как круги на воде уходили буквы одного из множества языков, которые Хаят выучила: “У тебя будут дети, Марлен”.
ЗАСТЕЖКА
– Я хотела бы уточнить, я работала вместе с Виктором, но не на него. Я всегда работала только на себя. Я – Ангел!
– У Ангела был мужской голос, – заметил Макс.
– В телефоне, поменять женский голос на мужской – все равно что пообедать в ближайшем кафе. Это не самое сложное, что мне пришлось сделать, чтобы обрести амулеты.
– Ты ведь, американка? – Барт перешел на английский.
– Не по рождению, – улыбнулась женщина. – Я родилась в южном Ираке, но после первой «Войны в Заливе», мои родители вместе со мной бежали в Америку.
– Южный Ирак, – задумчиво произнес Барт. – Там, где раньше жили шумеры,
– Да, я из тех мест. Я из семьи болотных арабов, точнее из мандеев. Мало того, что болотных арабов другие шииты за своих не считали, так еще мандеи и не мусульмане вовсе. Мы – сабба. И мой родной язык – арамейский, и внешне мы не похожи на остальных. Мои предки подревнее, чем предки бедуинов. Я видела остатки городов шумер. Мой отец владел несколькими мастерскими по строительству лодок в болотах между Тигром и Ефратом. Девочкой я много с ним плавала по нашим краям. Как вы думаете, какая мысль могла зародиться в голове девочки, говорящий на другом языке, не похожей на остальных жителей страны, и видящей руины грандиозных зиккуратов, цивилизации, которые древнее хваленых пирамид? С этой мыслью, и вместе с войной, уничтожевшей наш маленький семейный бизнес и чуть не уничтожившей наши жизни, мы переехали в Нью-Йорк – самый правильный для меня город. Там, всем наплевать, кто я, откуда, а про сабба там вообще никто ничего не знает. Красота. Достаточно сказать собеседнику, что Саддам осушил наши болота, и устроил геноцид нашего народа, и ты лучший друг любого. А в Лос-Анжелесе, где я тоже жила, даже о Саддаме ничего не знают. Но мне было всегда было интересно мое происхождение. И надо сказать, что в Нью-Йоркской публичной библиотеке информации о наших болотах, и том, кто на них жил тысячи лет назад очень много.