— Да, конечно, мама, — он снова взглянул на часы и в раздумье погладил седеющую бороду.
Альфред часто размышлял о деталях памятного сна восемнадцатилетней давности, поэтому хорошо помнил все его подробности. Он рассказал матери, как, блуждая во сне по темной чаще, вышел к каменному алтарю возле раскидистого дерева. Ветви его были серебряными, а плоды золотыми…
Лес вокруг поляны с древом и алтарем сомкнулся в непреодолимые стены; по траве разлился тонкий слой молочного тумана. Минута полной и таинственной тишины.
Скрипнула дверь подземелья. По лестнице, скрытой меж корней дерева, как через потайной ход на сцену, вышла молодая женщина, окруженная говорливой свитой. Маленькие корявые существа втихомолку ссорились между собой за право услужить избранной, несли за ней полы белого церемониального одеяния, возбужденно шикали друг на друга и старались сохранить при этом почтительный вид. Другие из свиты, ростом выше, в плащах с капюшонами, чинно выступали рядом.
Безмолвная, она остановилась перед алтарем. Капюшоны встали в полукруг, вынули из-под балахонов кривые сучья, сложили на камне и подожгли. Шушукающая мелочь, как стая летучих мышей, облепила фигуру женщины, освободила ее от воздушных тканей и утащила их подальше от костра. Альфреду явилась черноволосая красавица, откровенно нагая и несравненная, как молодая богиня.
— Эрика! — воскликнул он, узнав жену, и не услышал своего голоса, зато услышал тишину.
Звуки будто провалились под землю. Благоговейное молчание свиты казалось торжественным. Постепенно стало слышно тихое потрескивание костра и даже то, как горит сам огонь. Нарастая, звуки жара сделались размеренными, ритмично закачались в воздухе и зазвучали музыкой огненной стихии.
Эрика дерзко одарила Альфреда обжигающим взглядом и задвигалась в танце то грациозно, как хищная рысь, то порывисто, как природная стихия. Завершив танец, она обняла ладонями золотой плод, висящий над костром, и сорвала его под взрыв одобрительного визга свиты.
Оглушенный этими восторгами, Альфред не сразу заметил на руках Эрики ребенка, обернутого розовой лентой. Он вдруг рывком оказался рядом с супругой, обнял ее за плечи, но она отстранилась и бросила малышку в огонь.
Альфреда сковала невидимая сила, он мог только видеть и страдать, будто ему показывали отрывок из кинофильма, на события которого невозможно повлиять. Слезная пелена мешала разглядеть жену, стоящую у костра с опущенными руками. В одной из них осталась лента.
Свита приглушенно забубнила и разошлась, как толпа после средневековой казни на площади. Супруга дерзко тряхнула волосами и вновь подошла к Альфреду. Разделив надвое почерневшую ленту, Эрика одной половиной обвязала свою талию, а другой крепко перетянула ему мешок, где зарождается мужское семя. Пылая от вожделения, жена стала тереться о плоть мужа, змееподобно обвивая собою, отчего он испытал муки насильника, приговоренного к адовой казни через ласки гетеры. От невыносимого давления фонтана, запертого внутри естества, слезы Альфреда закипели и высохли, налипнув на щеках перечными зернами.
Тень, готовая забрать мужа в свою обитель, спустилась на черных крыльях, заглянула бездной в его угасающий взгляд и вопросила вкрадчиво:
— Видел ли ты лес за черной стеной?
— Да, — отвечал он.
— Любишь ли ту, которую избрал?
— Да, — вновь отвечал он.
— Хочешь ли детей и будешь ли хорошим отцом?
— Да, — после некоторой паузы отвечал он.
— Трижды сказав «да», ты ни разу не солгал… Знай же, что слепых не судят, но со зрячего спросят сполна.
Взмахнув одним крылом, Тень сорвала черную ленту с талии Эрики и повязала округ ее груди. Альфред увидел, как из глаз супруги потекли ручейками серебряные слезы. Взмахнув другим крылом, Тень усмирила естество Альфреда и освободила его от ленты. Спрятав ее в складках своих одежд, она молвила:
— В одной дочери ты получишь двух — божественную жемчужину из воды и огня.
Послышался глухой рокот могучей стихии. От стен леса нахлынули морские воды и превратили поляну с деревом в малый остров, омываемый тихим прибоем. На фоне лесной чащи появился стройный силуэт девушки танцовщицы, выходящей из пенной волны. Двигаясь в балетных па, она коснулась золотого плода и превратила его в причудливую морскую раковину.
Тень властно взмахнула крылом на костер. Языки пламени вынесли из раскаленных углей огненный фантом девочки и, ласково облизав, вложили ее маленькое тельце в морскую диковину, которой касалась танцовщица. На груди малышки ярко полыхнуло медным свечением родимое пятнышко, а между створок раковины перед тем, как они захлопнулись, блеснула перламутром круглая драгоценность.