Многие верят в ее возвращение. Серые братья уже объявили о втором пришествии и, по слухам, заказали позолоченную статую в ее честь. Сегодня, вспоминая выступления Мелании, я осознаю — она была сторонницей крайностей, но так и начинает свой ход обездвиженный маятник, ему нужен мощный толчок или даже удар, достаточно сильный, чтобы преодолеть оковы ржавчины.
Тайна исчезновения Мелании надежно скрыта за зеленым туманом спирального тоннеля Варцо. Некоторые энтузиасты предприняли попытки дать этой фантастической аномалии вразумительное объяснение, но, мне думается, они также далеки от истины, как муравей от знаний об устройстве солнечной системы.
Я не могу объяснить, куда пропал целый поезд, следовавший из Милана в Берн, но в моих силах аккуратно намотать на клубок те путеводные нити, что привели Меланию в злосчастный тоннель. Она преследовала врага, которого, как думала, уже повергла ранее, но он оказался жив и сумел украсть у нее регалию Черной Фиалки. Это случилось около статуи Антэроса на площади Пикадилли. Бахус каким-то образом превратил Проклятую в Святую на короткое время, и та по кротости своей добровольно отдала этому демону священный рубин, с трудом добытый амазонками у генерала Ордена Иезуитов. С того самого момента серые братья стали покровительствовать суфражисткам. В этом были свои плюсы, но сам факт подмены и утрата уникальной драгоценности ужасно разозлили Меланию. Она поклялась уничтожить Бахуса и гналась за ним по пятам, как богиня мести Немезида.
Тем, кто знал Меланию, не нужно объяснять, что такое были ее гнев и месть. Тем, кто не знал, скажу: она расправлялась со своими врагами быстро и безжалостно, как темная ипостась охотницы Артемис — Геката, повелительница ночных кошмаров. Бледная, с черными волосами и ярко-красными губами, со взглядом, прожигающим и подчиняющим мужчин, она разила виртуозно, незаметно и всегда оставалась непричастной к их бедам с точки зрения человеческих законов. Ее враги будто сами находили себе способ уйти из жизни, всегда по нелепой случайности, по воле тяготеющего над ними рока.
Если очистить дно корабля от налипших ракушек, он поплывет быстрее. Этим и занималась Мелания. Она помогала сестрам освободиться от догматических пут, но они оказались слишком прочными и не могли быть порваны сразу. Пройдет сотня лет, прежде чем люди избавятся от них и начнут называть вещи своими именами.
Не бог, а богиня есть любовь, и бог есть разум. Их единство — непреложное условие развития, не обреченного на погибель. Дьявол это знает, поэтому стремится разделить любовь и разум в человеке. Именно лукавый помогает церкви Креста утаивать божественность Матери. Не во имя «Отца и Сына» и какой-то там неопределенной сущности — «Святого духа», в котором лицемерно спрятана божественность женского начала, а во имя Отца, Матери и их Детей. Подлинное божество — это Семья, союз двух миров, женского и мужского.
В женском мире божественные идеалы порождает Любовь, в мужском мире — Разум. Они такие же вечные соперники, как огонь и вода, но, разделенные друг от друга, впадают в дичайшие крайности, провоцируют извращения ума и истерии чувства. Поэтому циничная и хладная, как труп, мысль о превосходстве так же пагубна, как бесконтрольная эмоция, и как мужчина вынужден чувствовать, так женщина обязана думать.
Мог ли Разум породить идею всеобщей Любви? Нет, ведь любовь для разума то же, что землетрясение для моста; она с легкостью сокрушает все умозрительные конструкции, подобно неистовому урагану. Любовь не строит частоколов и не формулирует догм, она не слушает разодетых в мантии патриархов, которые собираются, чтобы решать — в какие чудеса людям верить можно, а в какие нельзя.
Могла ли Любовь создать миф о гневливом старце, запретившем вкушать плоды с древа познания? Исключено, ведь искренняя и жизнеутверждающая любовь не насаждает невежество ради превосходства, никогда не прогонит дитя из дома и не принесет его в жертву. Перед любовью равны все: властители и подневольные, богатые и нищие, мудрецы и невежды, праведники и негодяи, верующие и атеисты.
Любовь вне разума слепа, трагична, калечит себя и других. Играя со смертью, она отрекается от жизни, вместо того чтобы порождать ее. Эта острая грань любви легко перерастает в религиозный фанатизм и ненависть к иноверцам. Еще безумнее любовь по-дьявольски, ее не чувствуют, ею занимаются; это не любовь души, а страсть плоти к наслаждениям, как правило, запретным, извращенным, грязным, порой кровавым, убивающим в людях человечность и саму способность любить.
Нас окружают бесчисленные запреты Разума, который строит логические связи, учитывает выгоду и потери, устанавливает порядок и правила. Если бы их не существовало, жить стало бы страшно, но вопрос «Чьи правила лучше и для кого?» всегда злободневен, а проблемы обычно проистекают из паразитизма тех, кто берется создавать правила для всех остальных. В конечном итоге все дьяволическое опирается на идею жития за чужой счет.