Гефестион, только что взвинченный до предела, теперь расхохотался. Александр поднялся на ноги и смотрел на это избиение с каменным спокойствием.
– Надо её остановить, – сказал Гефестион. – Она ж его прикончит.
– Кто-то убил её ребёнка, – не шелохнувшись ответил Александр. – Видишь кровь на ней?
Кассандр начал выть от боли.
– Если он умрёт – её забьют камнями! – напомнил Гефестион. – И даже царь ее не спасет. А ты ж ей обещал!
– Прекрати! – крикнул Александр по-фракийски.
Они отобрали у неё табурет, она снова разразилась слезами… А Кассандр катался по полу.
– Жив, – сказал Александр, отвернувшись. – Надо найти надёжного человека, чтобы её из крепости увёл.
Так и сделали, а сами пошли купаться.
Чуть погодя, до царя дошёл слух, что его сын избил Антипартова сына, подравшись из-за женщины.
– Ну что ж, похоже мальчики становятся мужчинами… – небрежно отреагировал Филипп.
Нотка гордости была слишком заметна, чтобы кому-нибудь захотелось продолжать эту тему.
Когда возвращались, Гефестион сказал с усмешкой:
– Вряд ли он станет жаловаться отцу своему, что ты позволил женщине его поколотить.
– Пусть жалуется кому хочет и на что хочет. Если захочет.
Они вошли в ворота. Из одного дома внутри доносились стоны. Там, на самодельных постелях лежали раненые; между ними расхаживал врач с двумя подручными.
– Пусть он руку твою посмотрит, – предложил Гефестион. Рука снова кровоточила после той стычки.
– Здесь Пифон, – ответил Александр, вглядываясь в сумрак, гудящий тучами мух. – Сначала надо к нему.
При свете, проникавшем сквозь дыры в крыше, он осторожно пошёл меж тюфяков и одеял. Пифон, моложавый мужчина, в бою выглядевший героем гомеровским, теперь лежал в промокших бинтах, ослабев от потери крови. Лицо его заострилось, глаза беспокойно блуждали. Александр опустился на колени, взял его за руку, и начал говорить ему о его подвигах. Вскоре цвет лица у Пифона стал поживее, он даже прихвастнул немного, и пошутить пытался…
Когда Александр поднялся на ноги, глаза уже привыкли к сумеркам – и он увидел, что все смотрят на него. С ревностью, с отчаяньем, с надеждой… Всем было больно; всем хотелось, чтобы их тоже оценили… Прежде чем уйти, он поговорил с каждым.
Такой зимы и старики припомнить не могли. Волки приходили в деревни и утаскивали сторожевых собак; коровы и пастухи замерзали насмерть на зимних пастбищах в долинах; еловые ветви трещали под грузом снега, а горы завалило так, что чернели только отвесные утёсы в стенах ущелий. Александр не стал отказываться от мехового плаща, который прислала мать.
Взяв лису в застывшей тёмной чащобе, неподалеку от Мьезы, они обнаружили, что шерсть на ней белая. Аристотель очень порадовался тогда.
В доме глаза разъедало от дыма жаровен; ночи были до того лютые, что все спали по двое, просто чтобы теплее. Александр не хотел потерять свою закалку, – ведь отец был ещё во Фракии, куда зима залетает прямо из скифских степей, – и думал, что лучше бы пережить морозы без такого баловства. Но Гефестион сказал – люди подумают, что они поссорились… Послушался.
Те корабли, что не пропали в море, были прикованы к берегу. Даже дорогу до Пеллы иногда заметало, хоть тут рукой подать… Когда к ним пришёл караван мулов, настроение у всех стало праздничным.
– На ужин утки жареные… – заметил Филот.
Александр понюхал воздух и кивнул. Потом сказал:
– У Аристотеля беда какая-то.
– Он что, лежит?
– Нет, ему плохие новости привезли. Я его видел в комнате с образцами. – Александр теперь часто туда заходил, ему понравилось проводить собственные опыты. – Мать новые рукавицы прислала… Мне-то две пары не нужны, а ему подарков никто не посылает… Он там с письмом сидел. Вид – ужасный, как маска в трагедии…
– Наверно, кто-нибудь из софистов в чём-нибудь с ним не согласен?
Александр сдержался и отошёл. Потом рассказал Гефестиону:
– Я спросил, в чём дело, не могу ли помочь, – он сказал нет; сам всё расскажет, когда успокоится… И благородным друзьям не подобает вести себя по-женски. Так я ушёл, чтобы дать ему выплакаться.
В Мьезе зимнее солнце уже спряталось за гору, а вершины Халкидики на востоке ещё светились. Сумерки вокруг дома подбелены снегом… Время ужинать ещё не подошло. В большой гостиной с облупленными розово-голубыми фресками на очаге горел огонь в металлической корзине. Молодые люди собрались вокруг, болтая о лошадях, о женщинах, о своих делах… Лампы ещё не зажигали, потому Александр с Гефестионом сидели возле окна, укрывшись плащом из волчьего меха, что прислала Олимпия. Читали «Киропедию». Эта книга Ксенофонта была теперь у Александра любимой, сразу после Гомера.