– Он хорошо послужил хозяину своему… – Голос тоже стал старым, тонким. – Варвары такими родятся, они в своей подлости не виноваты… Но эллин, который опускается до того, чтобы служить им… Гераклит сказал: «Испорченный лучший становится худшим». Он предаёт саму природу. И потому становится даже подлее хозяев своих.
Лицо у него пожелтело; те кто был рядом – видели, что он дрожит. Чтобы дать ему время прийти в себя, Александр сказал:
– Мы никогда Мемнона не любили. Верно, Птолемей?
– Гермей принёс тем землям, где правил, справедливость и лучшую жизнь. Царь Окий жаждал тех земель, и ненавидел пример его… Какой-то враг, – я подозреваю, что сам Ментор, – принёс царю кляузу, а тот рад был поверить… Тогда Ментор, прикинувшись другом, предупредил Гермея об опасности и пригласил к себе, посоветоваться. Тот поверил и поехал. В своём городе, за стенами, он мог бы продержаться долго, ему мог бы помочь… какой-нибудь сильный союзник, с кем у него уговор был…
Гефестион глянул на Александра, но тот был поглощён рассказом.
– Он приехал к Ментору как гость-гостеприимец; а тот послал его Великому Царю, в цепях.
Молодёжь зашумела возмущённо, но все почти сразу притихли: не терпелось узнать, что дальше.
– Ментор забрал у него печать; и разослал приказы, открывшие его людям все атарнейские крепости. Теперь эти крепости принадлежат царю Окию; и все греки, кто там живёт, – тоже… А самого Гермея…
Из жаровни выпала головешка, Гарпал схватил совок и закинул её обратно. Аристотель облизнул пересохшие губы. Руки его были неподвижны, только костяшки побелели.
– Смерть его с самого начала была предопределена. Но этого им было мало. Царь Окий захотел узнать, не заключил ли он каких-нибудь тайных договоров с другими правителями. Так что послал за людьми, искусными в этих делах, и велел им, чтобы он у них заговорил…
Он стал рассказывать им, что делали с Гермеем. Старался говорить бесстрастно, как на занятиях по анатомии, – плохо это у него получалось. Ученики слушали, не произнося ни слова; только слышно было, как свистит воздух при вдохе через стиснутые зубы.
– Написал мне об этом мой ученик Каллимах-афинянин, вы его знаете. Он говорит, когда Демосфен объявил в Собрании, что Гермея взяли, – он назвал это подарком судьбы. Сказал: «Теперь Великий Царь узнает о заговорах царя Филиппа не из наших жалоб, а из уст человека, который сам их составлял». Уж он-то знает, как это делается в Персии!.. Но слишком рано он радовался, Гермей не сказал им ничего. Под конец, – он ещё жив был после всего, что с ним вытворяли, – его повесили на крест. И он сказал, тем кто мог услышать: «Передайте моим друзьям – я не проявил никакой слабости, и не сделал ничего, недостойного философии».
Раздался тихий ропот. Александр стоял не шевелясь. Потом, когда все смолкли, сказал:
– Мне очень жаль, что заставил тебя говорить об этом. Прости.
Он подошёл к Аристотелю, обнял его за плечи и поцеловал в щёку. Аристотель по-прежнему смотрел в огонь.
Слуга принёс подогретое вино. Он отхлебнул глоток, качнул головой и отставил чашу. Потом вдруг выпрямился и повернулся к ним. В свете огня снизу казалось, что черты лица его изваяны в глине, готовы к отливке в бронзу.
– Многие из вас будут командовать на войне. Многие будут править землями, которые вы покорите. Помните: как тело ничего не стоит без разума управляющего им, – поскольку функция его только в том, чтобы обеспечить жизнь этого разума, – так же и варвар ничего не стоит в естественном порядке, предписанном богами. Этих людей можно улучшить, как коней, приручив и приспособив к полезному делу. Как растения или животные, они могут служить целям, лежащим за пределами того, на что способна их собственная натура. Но по натуре они – рабы!.. У всего в мире есть своя функция, – так их функция быть рабами. Запомните это.
Он встал с кресла и начал поворачиваться к выходу, но не отрывал затравленного взгляда от жаровни, где прутья корзины раскалились докрасна.
– Если мне когда-нибудь попадутся те люди, что терзали твоего друга, – клянусь, я им отомщу, будь они хоть персы хоть греки, – сказал Александр.
Аристотель, не оглядываясь, прошёл к тёмной лестнице и поднялся наверх; скрылся из виду.
Вошёл дворецкий; сказал, что ужин подан. Громко обсуждая неожиданные новости, молодёжь пошла в столовую, не дожидаясь принца: в Мьезе условностей не придерживались. Александр с Гефестионом задержались. Стояли и смотрели друг на друга.
– Так значит, он заключил договор, – сказал Гефестион.
– Ну да, с отцом. Хотел бы я знать, что он чувствует сейчас.
– По крайней мере, он знает, что его друг умер, сохранив верность философии.