Прыжком загородив ощетинившуюся собаку, мальчик крикнул:
— Я люблю его! — И в голосе его звучала не нежность, а вызов на смертельный бой.
Раздраженный Филипп сказал:
— Хорошо, хорошо. Нет нужды кричать на меня. Пес твой, кто осмелится повредить ему? Я предлагал подарок.
Последовала пауза. Наконец мальчик натянуто сказал:
— Спасибо, отец. Но я думаю, он будет ревновать и загрызет другую собаку. Он очень сильный.
Пес ткнулся носом ему под мышку. Они стояли бок о бок, единой стеной. Филипп пожал плечами и направился к дому.
Александр и собака принялись бороться, катаясь по земле. Пес сбивал мальчика с ног, сдерживая свою мощь, словно играл с подрастающим щенком. Наконец, сплетясь в клубок, они задремали на солнце. Александру снился зал в Эгии, с разбросанными кубками, блюдами, подушками; персы распростерлись в лужах запекшейся крови, как троянцы на фреске в комнате его матери. У дальней стены, где македонцы избивали остатки свиты, сражался приехавший с послами юноша — последний, кто оставался в живых. Он один отбивался от десятка нападающих. «Остановитесь! — крикнул сын царя. — Не смейте трогать его, он мой друг». Когда пес, зачесавшись, разбудил его, Александр и персидский юноша уезжали вдвоем на лошадях с разукрашенными недоуздками, чтобы осмотреть Персеполь.
Теплый летний день клонился к вечеру. На соленое озеро Пеллы упала тень от выстроенной на острове крепости, в которой хранилась казна и помещались темницы. По всему городу в окнах домов мерцали лампы. Раб из числа домашней челяди вышел с огнем, чтобы зажечь огромные смоляные факелы, которые держали сидящие у подножия дворцовой лестницы каменные львы. На равнине раздавалось мычание скота — стада гнали домой; в горах, обращенных к Пелле своими покрытыми тенью восточными склонами, серую тьму прорезали искры отдаленных сторожевых огней.
Мальчик сидел на крыше дворца, глядя вниз на город, лагуну и крошечные рыбачьи лодки, направляющиеся к причалам. Для него уже наступило время ложиться спать, и он держался подальше от глаз няни. Если сначала он повидает мать, она, может быть, позволит ему остаться. Рабочие, чинившие крышу, ушли по домам, не убрав лестниц; такой случай нельзя было упустить.
Он сидел на черепице пентеликского мрамора, завезенного царем Архелаем; под ним был водосточный желоб, между колен — антефикс в форме головы Горгоны, с поблекшей под открытым небом раскраской. Держась за змеистые волосы, он не мигая смотрел в провал внизу, пытаясь вызвать демонов земли. На обратном пути ему все равно пришлось бы смотреть вниз, и зловредных существ нужно было успокоить заблаговременно.
Вскоре демоны сдались; они всегда уступали, когда кто-то бросал им вызов. Александр съел черствый хлеб, который украл вместо того, чтобы идти ужинать. Судя по соблазнительному запаху, его ждало горячее молоко, приправленное медом и вином; но после ужина мальчика сразу перехватили бы и отправили в постель. Ничто не дается просто так.
Внизу раздалось блеяние. Привели черного козла, значит, уже пора. Самое главное — не появиться преждевременно. А когда его присутствие наконец обнаружится, мать не отошлет его обратно.
Мальчик стал спускаться по далеко отстоящим друг от друга перекладинам лестницы, сделанной для взрослых мужчин. Побежденные демоны земли держались в отдалении. Он пел себе победную песнь. Последний прыжок с понижающейся кровли на землю: там не было никого, кроме нескольких утомленных рабов, покончивших со своими дневными обязанностями. Внутри, должно быть, искала его Хелланика; придется обогнуть дом снаружи. Александр стал уже слишком взрослым для нее: он слышал, как мать говорила это.
Зал был освещен; рабы с кухни переговаривались на фракийском, сдвигая столы. Перед Александром вырос часовой, совершавший обход, — рыжий густобородый Менеста. Мальчик улыбнулся и отсалютовал ему.
— Александр! Александр!