На уступе скалы, обнажившемся из-под усеянного мелкими цветами дерна, Гефестион распростерся подле Александра, греясь в первых лучах утреннего солнца. Остальные могли их видеть, но не слышать. Так, по Гомеру, Ахилл и Патрокл уходили от своих дорогих товарищей, чтобы поделиться мыслями. Но вспомнила об этом тень Патрокла, когда мирмидоняне предавались горю, поэтому Александр считал эти строки дурным предзнаменованием и никогда не повторял их. Он говорил о другом.
— Это было как темный лабиринт, — сказал он. — И чудовищное ожидание. Теперь — дневной свет.
— Тебе следовало рассказать раньше. — Гефестион провел по покрасневшей руке пучком влажного мха, чтобы стереть кровь.
— Это бы только обременило тебя. Ты знал, что это было.
— Да. Так почему бы не выговориться?
— Это было бы трусостью. Человек должен сам справиться со своим демоном. Оглядываясь на свою жизнь, я не могу вспомнить дня, когда бы его со мной не было: Он подстерегал меня на всех перекрестках, где я ждал с ним встречи. С тех пор, как я был ребенком. Даже помыслы — ни разу не воплощенные в поступок, одни помыслы — были ужасным грузом. Иногда мне снились Эвмениды, как они описаны у Эсхила; они дотрагивались до моей шеи длинными холодными черными когтями и говорили: «Однажды ты станешь нашим навеки». Это манило меня, самый ужас манил. Некоторые люди говорят, что, стоя на краю пропасти, они чувствуют, как пустота влечет их к себе. Кажется, это моя судьба.
— Я давно это знаю. Но я тоже твоя судьба, ты забыл?
— Мы часто говорили об этом, без слов — так лучше. Вещи отвердевают в словах, как глина в огне. Так и продолжалось; иногда я думал, что смогу освободиться от этого, потом сомневался снова. Все это позади, теперь мне открыта тайна моего рождения. Однажды я узнал, что он мне чужой. Я стал думать, что делать. И с этого момента мои мысли очистились. Зачем это делать? Для чего? Почему сейчас? Есть ли необходимость?
— Я пытался объяснить тебе.
— Я знаю, но мой слух был затворен. Тут нечто большее, чем насилие надо мной этого человека. Это «Тебе нельзя» бога, подавившее «Я должен» моей души. И мысль о том, что его кровь во мне, вызывала тошноту. Теперь, когда я свободен, я ненавижу его меньше. Да, бог разрешил меня. Если бы я собирался сделать это, худшего времени, чем сейчас, не придумаешь: на отливе удачи, когда поток вот-вот готов обратиться вспять. Он не оставит меня здесь наместником, когда пойдет в Азию; я в опале, кроме того, сомневаюсь, что он осмелится. Он вынужден будет взять меня на войну. На поле боя, надеюсь, я многое смогу ему показать, и македонцам тоже. Они были довольны мной у Херонеи. Если он останется в живых, его отношение ко мне изменится, когда я выиграю ему несколько сражений. А если он падет в бою, я окажусь там, во главе армии. Это самое главное.
Глаза Александра остановились на голубом цветочке в расселине скалы. Осторожно приподняв его головку, Александр припомнил название цветка и добавил, что отвар из него полезен при кашле.
— Конечно, — сказал он, — я убью Аттала, как только смогу. Лучше в Азии.
Гефестион кивнул; в свои девятнадцать он уже потерял счет людям, которых убил.
— Да, он твой смертельный враг, ты вынужден от него избавиться. Но девушка здесь ни при чем, царь найдет другую, как только выступит в поход.
— Я говорил маме, но… Что ж, пусть думает что хочет, но я буду действовать, когда придет мое время. Она оскорбленная женщина, естественно, что она жаждет мести, хотя, разумеется, именно это побуждает царя выдворить ее из страны до отъезда и наносит достаточно вреда мне… Она будет интриговать до последнего, она ничего не может с этим поделать, это стало ее жизнью. Сейчас она что-то затеяла и без конца пытается втянуть меня, но я запретил ей даже рассказывать мне. — Пораженный этим новым тоном, Гефестион косо, украдкой взглянул на Александра. — Я должен подумать и что-то решить. Мне нельзя то и дело отвлекаться на эту суету. Она должна понять.
— Это успокоит ее ум, я полагаю, — сказал Гефестион, который и сам успокоился. («Так, значит, она колдовала, и ответил не тот дух; хотел бы я знать ее мысли».) — День свадьбы не может не быть для нее торжественным: ее дочь сочетается с ее братом. Что бы ни чувствовал царь, он будет вынужден почтить ее, хотя бы ради жениха. Точно так же он должен будет почтить тебя.
— О да. Но главным образом это будет день его торжества. Празднества эти превзойдут все, что помнят люди и о чем написано в книгах. Эгия уже наводнена ремесленниками, а приглашений разослано столько, что я удивляюсь, как он не пригласил гиперборейцев. Не обращай внимания, мы должны пройти через это перед походом в Азию. В Азии это будет казаться таким же далеким. — Он показал на равнину внизу и стада, выглядевшие крошечными на расстоянии.