Хорошая одежда позволила ему прийти в себя. Поначалу осторожный, со временем пользуясь безнаказанностью, он стал беспечнее. Леонид, зная, на кого возложить вину за это, не сказал ничего. Он просто подошел к сундуку и забрал новую одежду вместе с лишним одеялом, спрятанным там же. Злодей прогневал богов, думал Александр, теперь ему конец. Но мать только печально улыбнулась и спросила, как же он мог попасться. Леониду нельзя было не подчиняться, он оскорбился бы и уехал домой. «И тогда, моя радость, наши несчастья только начнутся».
Игрушки игрушками, власть властью. Ничто не делалось просто так. Олимпиада тайком осыпала его другими подарками. Мальчик стал хитрее, но и Леонид — бдительнее; время от времени он производил обыск ларей как нечто само собой разумеющееся.
Подарки, приличествующие мужчине, ему дозволялось принимать. Друг сделал для него колчан, совершенную маленькую копию с ремнем через плечо. Найдя, что колчан висит слишком низко, Александр уселся во дворе, чтобы передвинуть пряжку. Язычок был неудобным, кожа жесткой. Он уже собирался вернуться во дворец и поискать шило, как свет ему заслонил незаметно подошедший мальчик постарше. Он был красивым и крепким, с отливающими бронзой светлыми волосами и темно-серыми глазами. Протянув руку, мальчик сказал:
— Позволь, я попробую. — Он говорил уверенно, на греческом, который был выучен явно за пределами классной.
— Он новый, поэтому жесткий. — Александр, отработавший дневную норму греческого, ответил по-македонски. Незнакомец присел на корточки рядом с ним.
— Совсем как настоящий, как у взрослых. Его сделал твой отец?
— Конечно нет. Дорей-критянин. Он не может сделать мне критский лук, — они из рога, только мужчины могут их согнуть. Лук мне сделает Корраг.
— Зачем ты расстегиваешь пряжку?
— Ремень слишком длинный.
— А по-моему, как раз. Да, но ты меньше. Давай, я сделаю.
— Я прикидывал. Нужно укоротить на две дырки.
— Ты сможешь выпустить его, когда подрастешь. Кожа твердая, но я сделаю. Мой отец сейчас у царя.
— Чего он хочет?
— Не знаю, он велел мне ждать здесь.
— Он заставляет тебя говорить по-гречески целый день?
— Мы все дома говорим по-гречески. Мой отец — гость и друг царя. Когда я стану старше, мне придется быть при дворе.
— А ты не хочешь?
— Не очень, мне нравится дома. Посмотри вон на тот холм, не первый, а следующий, — все это наша земля. Ты вообще не говоришь по-гречески?
— Говорю, если хочу. И перестаю, когда надоедает.
— Ну, ты говоришь почти так же хорошо, как я. Зачем тогда говорить на македонском? Люди подумают, что ты деревенщина.
— Мой наставник заставляет меня носить эту одежду, чтобы я был похож на спартанца. У меня есть хорошее платье, я надеваю его по праздникам.
— В Спарте они бьют мальчиков.
— О да, он однажды и мне пустил кровь. Но я не плакал.
— У него нет права бить тебя, он должен только рассказать все твоему отцу. Во сколько он обошелся?
— Он дядя моей матери.
— Гм-м, понимаю. Мой отец купил педагога специально для меня.
— Это учит переносить боль ран, когда придет время для войны.
— Войны? Но тебе всего шесть лет.
— Ну уж нет. Мне будет восемь в следующем месяце Льва.
— И мне тоже. Но тебе не дашь больше шести.
— Ох, дай я сам сделаю, ты слишком копаешься.
Александр дернул за перевязь. Ремень скользнул обратно в пряжку. Незнакомец сердито ухватил его.
— Дурак, я почти что сделал.
Александр обругал его на казарменном македонском. Рот и глаза нового мальчика широко открылись, он весь обратился в слух. Александр, который еще долго мог продолжать не останавливаясь, почувствовал, какое вызывает почтение, и не умолкал. Они сидели на корточках, забытый колчан лежал между ними.