Она кивнула.
— Мне здесь хорошо. Как всегда. И ты только что сам сказал, что этому месту нужно уделять больше внимания.
Он, похоже, не разделял ее оптимизма.
— Но ты не думала о том, что стоило бы предпринять что-либо еще? Поехать куда-нибудь, например, в Австралию, Канаду. У меня там много знакомых. Знаешь, ты могла бы интересно провести время. — Он замолчал ненадолго и с грустью в голосе добавил: — Позднее жизнь скудеет. Поверь.
— Но мне не хочется никуда ехать, — откликнулась она. — У меня больше не будет такой возможности побыть здесь достаточно долго. А в те, другие места я могу съездить и позже.
— Что же ты будешь делать целый день? Здесь особенно нечем заняться. Сойдешь с ума от скуки.
— Ничего подобного. Я буду читать. Поеду автобусом в Сиену. Поступлю на курсы музыки. Выучу азы.
— Ну, если ты уверена… — В его голосе слышалось сомнение. Он не хотел ограничивать ее свободу, но она была его единственным ребенком, всем, что у него осталось.
— Да, уверена.
Этот дом был построен в семнадцатом столетии — по крайней мере, его основание точно относится к той эпохе. За минувшие с того времени годы появилось много пристроек, которые слились почти неощутимо со старым зданием, но в результате привели к появлению привлекательной архитектурной эксцентричности. Дом таил массу неожиданностей: углы просторных комнат закруглены; коридоры нередко никуда не ведут; обычные на вид шкафы вдруг оказываются винными погребами. Даже купив этот дом после бесконечных юридических споров, он все равно чувствовал, что так и не стал его владельцем; казалось, дом не принадлежит никому или, точнее, никому из ныне в нем живущих.
Они делили этот дом вместе с животными. Очень живописно смотрелась небольшая колония летучих мышей, которые цеплялись за кирпичную кладку внешней стены, визжали и в сумраке прочерчивали в небе круги. Обосновались здесь и несколько потомков полудиких котов, перекормленных синьорой Сабатино, смотрительницей дома, — он обнаружил их еще при первом осмотре помещений. Под старым навесом у стены склада обитало лисье семейство; и конечно же тут были мыши — их, правда, никто никогда не видел, но беготня и шебуршение где-то под потолком и за плинтусами не позволяли усомниться в этом.
Дом он купил, чтобы порадовать жену, которая любила Тоскану. Это станет новым поворотом в их жизни, думал он, и поначалу так оно и было. Как при рождении ребенка, когда оба несут ответственность за выпавшее им счастье — однако счастье продлилось недолго. Он знал, что наскучил ей, да она и не пыталась уже скрывать свое раздражение. Именно здесь они провели последнюю неделю вместе, и особенно тяжелыми были дни перед отъездом — жуткая пустота и притворная вежливость. Они никогда больше не вернутся сюда, понял он, их браку пришел конец; она уедет обратно в Америку, чтобы начать там жизнь снова. В Америке о ней есть кому позаботиться. Ему трудно было находить с ними общий язык, и наконец до него дошло, что они просто в этом не нуждались. Чужаки, не разделявшие их взглядов на жизнь, не способные понять их главное достояние — индивидуальную культуру, их своеобразную озабоченность, не удостаивались внимания американцев. Похоже, их вообще удивляло, что за пределами Америки могут существовать другие люди.
Зато Эмма осталась с ним. Правда, она никогда не была близка с матерью, чувствуя, что нагоняет на нее скуку, и поэтому, выразив сожаление при расставании, не очень опечалилась. Теперь они жили вдвоем, причем вполне счастливо — мужчина пятидесяти лет, биржевой маклер на теневом рынке, содержащий в деловой части Лондона офис и штат агентов, отец-одиночка, чье будущее не предвещало ничего особенного, и девятнадцатилетняя девушка, великолепно образованная, возможно, больше по части размышлений, но с надеждой на то, что с ней непременно случится что-нибудь незабываемое и очень скоро начнется настоящая жизнь, сценарий которой она напишет сама.
Он надеялся, что через неделю Эмма передумает и согласится вернуться вместе с ним, но этого не произошло. Он поговорил с синьорой Сабатино, которая жила в маленьком домике на краю его владений. Она любила Эмму и будет защищать ее с тем же пылом, с каким защищает дом против злоумышленников, и от этой мысли ему становилось легче. Он не позволил бы — пусть даже ценой скандала, чтобы его дочь осталась там одна.
Как он и ожидал, синьора Сабатино обрадовалась, что у нее будет компания. Он с трудом понимал, что она говорила, так как, в отличие от Эммы, плохо знал итальянский, но ее радость была очевидна.